Тоомас Винт - Остановка в городе: Рассказы и повесть

Затем она встала и расстегнула платье, под ним у нее оказался белый лифчик, слишком тесный для ее большой груди; по шее побежали тоненькие морщинки. Какого черта она без купальника! Альберт снял брюки, сложил их аккуратно по складке, отнес в сторонку, а затем улегся в нескольких шагах от Альвины.

— Пойду поплаваю, — сказал он через некоторое время, однако не пошевелился.

— А я не умею плавать, — сказала Альвина. — Если ты меня не утопишь, я составлю тебе компанию.

Девушки на противоположном берегу побежали в воду, стали брызгаться и визжать. Альберт сорвал стебелек травы и сунул его в рот. Одна из девушек вылезла из воды, раскинула руки и запела, затем обе снова кинулись в речку. Девушки, кажется, плыли наперегонки и вышли из воды прямо возле них, рыжеволосая в изнеможении опустилась на траву, вторая присела рядом с ней на корточки и стала щекотать ее, затем они, хохоча, снова побежали в воду.

Альберт мрачно смотрел, как поднимались и опускались вылезающие из лифчика груди Альвины, внезапно он почувствовал резкий запах пота.

— Мерзость, — подумал он вслух.

— Что ты сказал? — спросила Альвина.

— Мы собирались пойти искупаться, — ответил Альберт.

— Подожди немного, дай позагорать.

Девушки вышли из воды, держась за руки и пританцовывая. Им весело, подумал Альберт, и ему захотелось обратно в город, он не понимал, почему торчит тут. Вздохнув про себя, он налил вина и выпил.

— Налей и мне, — сказала Альвина, очевидно, услышав, как вино с бульканьем полилось в стакан. Альберт налил.

— Ты еще помнишь того старика, который торговал на нашей улице метлами? Нынче зимой его хватил инфаркт, а когда он умер, в его доме нашли кучу денег и золото, уж я и не помню, что еще. Вот я и подумала, для кого он все это копил, детей у него не было, после его смерти все перешло государству, сам старик ходил в рваном пальто, и каждый раз, когда он предлагал купить метлу, мне хотелось дать ему кусок хлеба, но что-то словно удерживало меня. Вообрази, как глупо, если б я это сделала.

— Но почему ты все-таки этого не сделала? — спросил Альберт.

— Я же сказала — не знаю. Наверное, в его глазах было что-то такое, что останавливало меня. А что — не знаю.

Альберт взглянул на небо, ветви ольхи над его головой кое-где скрывали синеву, но солнце просвечивало сквозь них.

— Знаешь, мне бы хотелось иметь ребенка. Иногда я думаю, что и сама сумела бы еще родить, не такая я еще старая, чтоб не суметь.

Альберт приподнялся на локте: женщина прикрыла платьем лицо, виден был лишь ее шевелящийся накрашенный рот.

— Не сердись, что я так говорю, но ты не представляешь, как я одинока. Иной раз просто плакать хочется, я понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Мне даже поговорить не с кем. Есть, правда, Лийда, но у нее свои заботы, а после того, как Эльмар ушел, с ней вообще невозможно разговаривать, только и делает, что поносит Эльмара и эту девчонку… Иногда мне хочется, чтобы и у меня кто-то был… с тобой мне всегда так легко …

На противоположном берегу рыжеволосая девушка сняла с себя лифчик, выжала его и снова надела, затем стала снимать трусики; заметив, что Альберт смотрит на нее, сказала что-то подружке, та заслонила ее собой, держа в руках купальную простыню. Альберт лег на спину.

— Альберт, пойми, я больше не могу одна, — сказала Альвина, и он почувствовал, как ее рука дотронулась до его груди, и, гладя, заскользила дальше, и как под ее пальцами забилось его сердце. Альвина села и скользнула взглядом по его телу. Затем порывисто заключила Альберта в свои объятия.

Мальчик стоял на обочине дороги и продавал блины. Это была широкая асфальтовая дорога, по которой ехали машины из города и в город. В нескольких метрах от дороги начинался редкий сосновый лесок, под деревьями стояла железная жаровня, на красных тлеющих углях которой шипела сковорода. Обычно мальчик жарил пять блинов зараз, клал их на кусок бумаги, шел к обочине дороги и держал блины на вытянутой руке. Но выкрашенные в холодные цвета машины, не останавливаясь, проносились мимо. Стояла поздняя осень, и несколько дней подряд беспрерывно лил дождь, теперь, правда, выглянуло прохладное солнце, но тучи то и дело скрывали его и повсюду хлюпала грязь.

Мальчик старательно заправил брюки в резиновые сапоги, на нем были красивые с синим рантом сапоги и новое зеленое осеннее пальто, но все же ветер продувал его насквозь, и мальчик дрожал. Все новые и новые машины, не останавливаясь, проносились мимо, и, когда одна машина все-таки остановилась, мальчик подумал, что, наверное, она остановилась случайно. Из машины вышел известный певец, он был совершенно пьян. Он подошел к мальчику, сказал, что все сплошная мура, и заплакал. Через некоторое время из машины вышла красивая женщина и велела певцу залезать обратно в машину, не то он застудит свой голос, но певец сел на обочину и потребовал блинов. На этот раз не было никого, кто бы ему их продал, женщина впала в отчаяние и попросила, чтобы мальчик помог ей затащить певца в такси, мальчик, примериваясь, ходил вокруг певца, а затем сказал, что, пожалуй, им это будет не под силу, тут на помощь пришел шофер такси и втроем они прекрасно справились. Машина уехала, а вечером мальчик услышал этого певца по радио, и голос у него был совсем не пьяный.

От долгого стояния мальчику стало холодно и тоскливо, и он подумал, что, может быть, выгоднее было бы продавать жаренные в сале пирожки, потому что люди привыкли покупать пирожки, а не блины. И мальчик угрюмо поплелся на автобусную остановку, влез в автобус, купил билет за пять копеек и сел на сиденье рядом с кассой. Мальчик ехал в город.

В центре города он сошел с автобуса и стал бесцельно бродить по улицам. В маленьком дворике одного из больших домов он увидел мужчин, они поднимали на подпорки большие листы стекла и резали их на меньшие. Мальчик подошел к мужчинам и долгое время следил за их занятием, наконец ему это наскучило и он спросил:

— Вы режете стекло?

Мужчины стояли и как-то странно смотрели на него, мальчик ждал, что они что-нибудь скажут, но затем тот, кто держал в руках стеклорез, неожиданно вздрогнул, словно очнулся от сна, быстро нагнулся над листом стекла, провел на нем тоненькую царапину, а затем ловким движением отломил от большого стекла кусок поменьше и прислонил к стене. Мальчик разглядывал линию среза — она была очень ровной и красивой, затем отошел к воротам и сказал мужчине:

— Знаете, я сегодня не пошел в школу.

Он сказал это настолько тихо, что никто не мог услышать его, да у мужчин и не было бы времени его слушать. Они резали стекло.

Он не мог пойти в школу. И теперь, бесцельно бродя по улицам, он все время думал об этом, и ему было не по себе от того, что он не сможет пойти в школу ни завтра, ни послезавтра. Придется мне тогда продавать блины, что каждое утро печет мать — утешал себя мальчик — а почему бы и нет, ведь тот пьяный певец хотел блинов, и в конце концов мать может печь и пирожки в сале.