Дмитрий Ахметшин - Пропавшие люди

— Сейчас начнётся: «разве Моцарт играл панк-рок? А Би Би Кинг?» — негромко говорит Татьяна.

— Язвишь, — Юрий становится совсем хмурым. Нависшие над глубоко посажеными глазами брови похожи на две грозовые тучи. — Защищаешь его. Зачем, хотелось бы знать?

— Да брось. Он сейчас в таком возрасте… парню и море по колено. Пройдёт пара-тройка лет, и он перестанет выкручивать ручки дисторшна, будет петь проникновенные песни о любви и свободе.

Юрий катает в руках бутылку, разглядывая этикетку.

— И возможно уже будет поздно. Вы, молодые, не понимаете, как важно не терять время. В этих двух или трёх годах и есть вся молодость. Не замечаете, как тратите свою жизнь на ерунду. Когда ты поймёшь это, будет уже слишком поздно. Поверь моему опыту.

Злой встаёт, чтобы достать из холодильника ещё одну бутылку, чтобы зарядить её, как он говорит, в обойму, и Таня за его спиной оттягивает пальцами краешки губ вниз и бурчит под нос: бубубу. Лена фыркает в ладошку.

Таня внезапно становится очень серьёзной, как будто перещёлкнули со слайда на слайд.

— Учиться жизни на чужом опыте очень естественно, и почти всегда невозможно. Сколько не рассказывай малышу, какой противный на вкус перец, всё равно ведь лизнёт перечницу и будет потом ныть и плеваться.

Злой качает головой.

— Думал, люди поумнели за столько-то поколений. Наверное, ещё рано.

— Ты говоришь, как не знаю кто. Как будто был здесь с самого начала.

— Конечно. Может, и был.

— Я атеистка, — говорит Таня вставая. Подмигивает Юрию. — Я в тебя не верю. Ты как хочешь, а мы пойдём, навестим этого охломона. Девочка к нему аж из другого города приехала. От тебя привет передать?

— Передай, — бурчит Злой и залпом допивает пиво.

Крутая лестница с обитыми железными уголками ступенями спускается вниз, туда, где врастает в кирпич красная обшарпанная деревянная дверь, вся исписанная маркером. Таня тянет её на себя, выпуская наружу какофонию звуков. От прокуренной духоты кружится голова, люди там, словно рыбы в густой илистой воде. Лежат на дне, зарастая морской травой и улитками, или, мерно ведя хвостами, плывут с подносами пива между столиками.

Наверное, бар следовало назвать «Аквариум», а не «Подвал», думает Лена.

Тем не менее, Атмосфера в какой-то мере оправдывает название — кирпичные стены с пыльными нишами, «кабацкие» деревянные скамьи и столы, часть которых умостилась на деревянной надстройке с бортиками. Оттуда лучше всего просматривается сцена. Огромная рыжая люстра над головой.

Лена не сразу узнала в коротко стриженом панке Арса. Чёлка высветлена перекисью водорода. На плечах болтается косуха с оторванными рукавами, утянутая и ушитая, но всё равно слишком большая для тощего паренька. На узком бицепсе блестит капельками пота чёрно-красная татуировка сомнительного качества. Джинсы узкие и рваные на коленях. Что осталось неизменным — так это глаза, кусочки замёрзшего по осени неба, с прежней бесшабашностью смотрящие на мир и окружающих людей.

Он, оседлав одну из больших колонок у края сцены, вещает нецензурные частушки под аккомпанемент плохо настроенной гитары. Помимо него на сцене барабанщик, настолько пьяный, что больше спит, растёкшись багровым лицом по тарелкам, чем поддерживает темп.

Народу мало. Почти все клюют носом у стойки с бокалами пива. Несколько панковатого вида ребят свистят и подбадривают гитариста. Бородатый дядечка солидных габаритов в форме охранника пытается стянуть с насеста горе-музыканта.

Наконец, кто-то догадывается отключить с пульта аппаратуру, и Арс спускается сам, неловко держа на весу инструмент. Охранник руками удерживает его.

— Спокойно, приятель, сегодня даже не ты выступаешь. — Он не ругается, говорит тихо, словно заранее готовясь за всё извиниться. За отдавленные ноги, за помятую одежду, за то, что не знает, кто выступает следующий, и за то, что вообще существует на свете, такой большой и неуклюжий. Мало ли что. Одной рукой придерживает Арса, другой беспрестанно поправляет очки, маленькие и круглые. Лена знает таких людей — большие, но удивительно добродушные и не всегда успешные в жизни из-за своего покладистого характера. Он и охранником-то наверняка работает только из-за своих габаритов.

— Как не я? — удивляется Арс. В огромных руках охранника он успокаивается, поджимает под себя ноги. Как младенец в люльке. — А что же я тогда только что делал? Мы с Петрухой нехило зажгли публику!

— Зажгли, зажгли, — покорно согласился шкаф, таща Арсения под руку к выходу. Арс висит на руке, еле перебирая ногами, и что-то напевает себе под нос. — Тебе надо подышать. Ой, привет, Таня.

— Привет, Бегемотик, — девушка улыбается. — А мы как раз по душу этого возмутителя спокойствия.

— Не обижайте его, — серьёзно говорит охранник, и подбородок его трясётся, словно кусок желе. На лице, наконец, всплывает виноватое выражение. Может быть, не совсем к месту, зато искренне говорит: — Арсений хороший. Только перебрал сегодня слегка.

— Танюха! — заорал Арс. — Должны быть парни из Питера, но они куда-то потерялись. А мы с Деревянным развлекаем народ. Правда, здорово?

Он видит Лену и замолкает, как будто кто-то поворачивает ручку громкости. Говорит совершенно трезвым голосом:

— Привет.

Лена в упор разглядывает его, пытается увидеть в выражении лица хоть какой-то намёк на эмоции, но везде встречает непроницаемую гранитную маску, торопливо собранную из счастливого пьяного выражения. Заглядывает в синие с зеленоватым оттенком глаза. Однажды она была на море и видела там, во что превращается ласковое полотно, когда на небо набегают тучи и ветер. Поднявшись на дыбы, оно швыряет в лицо пригоршни капель. Такая же необузданная глубина виднеется сейчас в этих озёрах.

Она всегда легче читала книги, чем людей.

Следующий день выдался неожиданно хорошим. Кутаясь в тёплый осенний воздух, бродили по улицам. Поглощали пирожки, купленные в каком-то киоске. Тёплое пиво, минералка в запотевших бутылочках. Кофе из автомата. Лена и Арс упрямо разглядывали прилипающие к носкам своих ботинок листья. Вспоминали прошлое, каждый на свой лад, а Таня шла меж ними и гадала, много ли осталось у них общего в прошлом. О чём-то болтали. Ни о чём.

Арс не спрашивал как дела у Аббы и Семёна, и когда разговор снова провалился в неловкую яму, Лена сама о них рассказала.

— Семён всё-таки переехал жить в Израиль. У него там дедушка, ну ты, наверное, знаешь… Написал с тех пор всего одно письмо. Спрашивал, как я живу, рассказывал, что ходит в местную школу. На музыку, похоже, забил. О тебе тоже ничего не спрашивал. Абба вот пошёл учиться в музыкалку. Солнце моё, — говорит она с нежностью, — в ту же, в которую ходила я. Его сначала не хотели отпускать родители, говорили: приведи нам хоть одного нормального человека, который там учится. И он привёл им меня, — Лена жмурится, вспоминая, лицо её светлеет. — И принёс портрет Курта Кобейна из группы «Нирвана» со словами: а вот он не учился в музыкалке. Вы же не хотите, чтобы я таким стал? Так что теперь он нотки учит и играет на барабанах. А, ещё научился клёво кашеварить. Такие супы готовит — объедение!..