Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

— Спасибо, — сказала она отрывисто между змеиными бросками бело-розового языка на сливочное мороженое.

— Не за что, — вы переступили, как застоявшаяся лошадь.

Она прищурилась, чуть помедлила, и отвернулась — круто, решительно. Ну попросила, ну согласился, — подрагивал, раскачивался хвост, — ну услужил (не очень вспотел), поблагодарила, ответил не за что , концы свелись с концами — ещё колечко очередной житейской мелочи, которое можно и уронить.

— Вот разболталась! — сказала девушка.

Вы её немедленно обогнули, стали напротив лица тётки, затарабанили по стеклу, ткнули в её вскинувшееся лицо часы на круто выгнутой кисти. Кажется, всё вы сделали правильно; да нет, не всё, упустили что-то: тёткино необразованное лицо ожесточилось, глаза сузились, в губах шевельнулось злое слово.

— Ну что. Остаётся под ручку вывести?

— Пусть. Я мороженое не доела.

Она доедала его так: хищно выгнув верхнюю губку, жадно отхватывала кусок, нежно трогала языком, аккуратно свёрнутым в трубочку, широко распластывала язык и лизала всей сразу поверхностью, поцелуйно присасывалась губами, пристально оглядывала, не дотрагиваясь, и при этом облизывалась, как кошка. Наконец, уронила в грязную урну мокрую испачканную обёртку, промокнула губы платочком, тщательно вытерла каждый пальчик.

— У вас не найдётся клочка газеты?

— Какой вам кусок?

— Всё равно, какой.

Вы извлекли записную книжку, раскрыли, где попало, выдрали листок.

— Зачем же так драть?

— Да ерунда.

— У вам там записано. — И показала, что в самом деле там были записаны имена, адреса и телефоны.

— Это не нужно, — соврали вы.

Нужными вам скомканными людьми девушка низко наклонилась, порадовав видом на крепкую грудь, почти выпавшую из платья, смахнула с туфли каплю мороженого, уронила каких-то ваших знакомых в ту же замызганную урну, распрямилась, едва не задев тётку, наконец-то покинувшую телефон. Беспечно оставив чемодан, девушка быстро вдвинулась в будку, и пальцем из худенького кулака стала резко закручивать диск, слушать занятые гудки, дёргать рычаг, чтоб всё снова начать. Потом уступила вам телефон. Решив пока не звонить Колтуну, вы набрали шесть бессмысленных цифр, седьмую не стали (и тем, подумали, кого-то не вытащили из ванной, не нарушили поздний сон, не дали кофе сбежать на плиту…, — легко иногда творить добро тем, что решишь что-то не делать; возможно, не делающие ничего приносят другим наибольшую пользу). Послушав шуршание и потрескивание, вы вышли с опечаленным лицом.

— А мой, странно, не отвечает.

Она попробовала опять. Безуспешно. Вышла. Вздохнула.

— И куда же они потащились?

— Кто потащился? — спросили вы.

— Родители. Я потеряла ключи.

— Слушайте, туда или сюда, — взорвался горец, стоявший за вами, и, оказалось, давно рывший землю и закусывавший удила.

Вы и девушка отодвинулись. Вбок сверкнув бешеным глазом, горец ворвался к телефону и выхватил трубку из аппарата, как если бы выхватил кинжал. Девушка, глядя на толпу, спешащую в разных направлениях, скорее всего, размышляла о том, ехать ли ей с чемоданом домой, но там не окажется никого, или ещё побыть на вокзале и попозже опять позвонить? Губы ваши с трудом разодрались, и вы задали простой вопрос, оказавшийся судьбоносным:

— Откуда вы приехали в Москву?

— Я здесь живу, — быстро сказала, будто давно заготовив ответ, и поглядела на вас в упор зелёными искрящимися глазами. — А вернулась из Ленинграда. Там поступала в консерваторию, но завалила фортепиано. Села играть, и от волнения позабыла всю композицию…

Тут Иофилов сделал паузу, и Заплетин осмелился сказать:

— Да, всё было именно так. Жаль, что в то время я не понял, о чём вы меня предупреждали. И, кстати, не только меня. И Татьяну.

— И Татьяну, — кивнул Иофилов.

Спустя пару лет после женитьбы, когда они уже были в Америке, Татьяна крепко прижалась к Заплетину, будто чего-то испугалась, и прошептала ему на ухо: Я тебе ни разу не говорила, но в день, когда мы с тобой познакомились, произошла очень странная вещь. Тогда на платформе Ярославского ко мне подошёл какой-то мужчина и стал мне что-то быстро говорить. Я его слушала невнимательно и почти нечего не понимала, потому что я до этого обнаружила, что у меня нет ключей от дома. Кроме того, я испугалась, что это был какой-то сумасшедший. Я пыталась ему улыбаться, а сама думала только о том, как бы мне от него отвязаться. И помню ещё: мне показалось, будто я на краю пропасти.

Заплетин Татьяну успокаивал, а сам тем временем размышлял: вот, отмечая день рождения, мы беззаботно пьём шампанское, и вспоминаем, что с нами было с того момента, как познакомились, а жизнь по-другому бы повернулась, если б твои ключи не пропали и ты не пошла позвонить родителям, если бы я опоздал на поезд, если б меня задержал на платформе тот бормотавший что-то мужчина, если б я выбрал другой телефон, если бы… Боже, как много бездонных пропастей разверзается в нашей жизни, и в них проваливается будущее, которое мы для себя спланировали.

Заплетин подлил себе в задумчивости, потом потянулся подлить Иофилову, — того уже не было за столом. Заплетин рассеянно огляделся, но был уже в прошлом так глубоко, что продолжал его вспоминать без помощи ясновидца. Услышав о заваленном экзамене и о потерянном ключе, Заплетин такое сказал девушке:

— Мы оба не можем дозвониться до тех, к кому мы хотели ехать. А что если вам сдать чемодан в вокзальную камеру хранения, и мы погуляем в парке Сокольники? Он близко, в двух станциях на метро. К тому же, у нас с вами много общего: вы поступали в консерваторию, а я по профессии пианист.

И вот они оказались в парке. Был ещё слишком ранний час, и прохожие редко попадались, — мать, выгуливавшая ребёнка, дама с собакой, мужчина с портфелем. На главной аллее ларьки и закусочные были закрыты все подряд, но он знал кафе в боковой аллее, которое часто не подводило. Им повезло, кафе работало, они были единственными посетителями. Он заказал бутылку «Лидии», бутерброды с колбасой, миндальные пирожные. Татьяна призналась, что быстро хмелеет, даже от нескольких капель вина, но незаметно для себя осушила целый стакан. Из кафе она вышла нетрезвой походкой, и дальше, пока они гуляли, сначала на руку его опиралась, а позже повисла на плече. Он наглядел пустую скамейку, надёжно огороженную кустами, обнял её, стал целовать в шею, она обернула к нему лицо.

Поцелуй их прервали шаги и смешок. Их разглядывали, ухмыляясь, двое здоровенных мужиков, с бицепсами грузчиков, с татуировками, на их небритых помятых мордах гулял недостаточный опохмел.

— Деваха-то будет ничего, — сказал один голосом и интонацией только что вышедшего из тюрьмы.