Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Да, я поняла. Мы тоже приложим все усилия, чтобы Мирон подтянулся. А девочка просто изумительная, – защебетала мадам, взяв меня под руку. – Нужно непременно пообщаться поближе, семьями. Давайте в выходной поедем к нам на дачу, покатаемся с горки, пожарим шашлыки… Соглашайтесь, Артем!

– Извините, – аккуратно высвобождая свою руку, сказал я. – Но Юлина мама сейчас в больнице… и потом… – я немного подумал и решил все же внести ясность сразу. – И потом, мы в разводе, и Юля живет с отчимом. Но я все равно внимательно слежу за ее тренировками. Думаю, нам стоит обменяться телефонами, потому что Юлина мама еще долгое время не сможет здесь бывать.

– О… – протянула мадам растерянно. – Надеюсь, ничего серьезного? Мой муж мог бы помочь, у него связи…

– Спасибо, не нужно.

Мне не терпелось отделаться от нее как можно скорее, не понимаю, почему, но мне было неприятно общество этой дамы. Когда мы с Юлькой оказались в машине, я вздохнул с облегчением:

– Какая привязчивая тетка… Как тебе партнер, красотуля?

– Нормально, – пожала плечами дочь. – Работать можно.

И я даже обрадовался, что за все это время она не заговорила о том, что произошло с Марьей…

Маша.

Я проснулась ночью от ноющей боли в груди. Тянуло так, что я едва ли не в голос заплакала. По простыни и подушке расплылось большое пятно. Черт возьми, еще и это… Здоровая грудь тоже болела от несцеженного молока. А дома ребенок на смеси… Я старалась не думать об этом, но как, когда перед глазами постоянно стояла младшая дочь и мечущийся в одиночестве Даниил? Да и Юлька… А через два дня меня назначили на операцию. Теперь все, и не отвертишься, не встанешь и не уйдешь – левая грудь похожа на кусок сожженного в угли мяса, понятно, что ловить нечего. Вот и решились все проблемы сразу – и опухоль, и ожог.

Даниил приезжал сегодня вечером, оставив Маруську с мамой, долго сидел у меня в палате, уговаривал, успокаивал, а я видела, как ему тяжело и как он переживает.

– Даня… ты напрасно винишь себя, – взяв его за руку, проговорила я. – Даже если ты был бы со мной, все равно что-то произошло бы. У нее накопилось столько негатива, что она рано или поздно нашла бы способ его выплеснуть.

– Машка, если бы не сын… если бы не сын, я б ее…

– Не надо, – перебила я. – У нас тоже ребенок. Подумай об этом. Все равно уже ничего не исправишь, это произошло. Давай не будем притягивать еще неприятности. Меня оперируют послезавтра…

Даниил посмотрел мне в глаза и грустно улыбнулся:

– Ты стала суеверной, Машка. Я приеду в день операции и буду с тобой.

– А дети?

– А что дети? Мы с твоей мамой вроде как пакт о ненападении подписали, – усмехнулся он, поправляя мою рубашку. – Приходит каждый день, даже разговаривает со мной спокойно. Да, Юлька же на просмотре была! – вспомнил он, и я напряглась. – Артем с ней ездил, познакомился с матерью мальчика.

Надо же… а мне никто об этом ничего не сказал. Хотя что изменилось бы? Встать и поехать в клуб я все равно смогу нескоро.

– Как мальчик-то? – меня совершенно не интересовала его мама, важно было, как моя дочь будет общаться с партнером.

Даниил пожал плечами:

– Юлька вроде довольная пришла, сказала, что он по танцу ничем не лучше ее. Ты сама спроси у нее, они завтра к тебе приедут с бабушкой.

Я не очень обрадовалась этому – не хотела, чтобы ребенок видел меня в таком состоянии, всю в бинтах, покрытых желтыми пятнами мази, с коростами на шее, которые никак было не спрятать под повязками. Но и возражать не стала, потому что соскучилась по Юльке.

– Дань… ты бы ехал домой, уже поздно, – я протянула руку и погладила его по щеке, но Городницкий отрицательно покачал головой:

– Я еще побуду немного. Мне так плохо без тебя, Машуля, если бы ты знала…

Дома пусто как-то…

– Теперь я еще нескоро домой попаду.

– Ничего, я справлюсь. У меня отпуск без содержания на полтора месяца, но я в любой момент могу его продлить, если будет нужно.

Мы поговорили еще о чем-то неважном, и я уговорила-таки Даньку ехать домой, сославшись на то, что устала и хочу спать. Он ушел, и я действительно задремала, а среди ночи проснулась от боли и до самого утра не смогла уснуть. Сидела у окна и таращилась в темноту парка, думая обо всем понемногу. Странно, но у меня почему-то не было ненависти к Оксане. Я понимала причину ее поступка, хотя дикость способа, конечно, удивляла и пугала – если бы я вдруг собралась отомстить кому-то, то выбрала бы момент, чтобы рядом не было детей. Нет ничего страшнее, чем детский ужас… Данька заговаривал со мной о том, что нужно предпринять какие-то меры и наказать его бывшую жену, но я категорически отказалась. В конце концов, я увела у нее мужа. Да, это не значило, что Оксана вольна убить меня за это, но и понять ее чувства тоже было можно. Я почему-то была уверена, что сейчас она уже сто раз пожалела о том, что сделала.

Данька не раз говорил мне о том, что я слишком мягкая и бесхарактерная, прощаю всем и почти все. Но я не видела смысла копить злобу и сжигать себя изнутри. Что изменится оттого, что я буду постоянно думать о том, что сделала его жена? Время отмотается назад? Или можно будет как-то исправить то, что уже произошло? Во мне действительно не было никаких чувств к Оксане, кроме одного – желания никогда больше не видеть ее и не слышать о ней. Если, конечно, такое вообще возможно.

Оксана.

Когда за Городницким закрылась дверь, я еще долго сидела на полу в коридоре, обхватив руками голову. Только сейчас я поняла кое-что, а именно – Даниил, если захочет, может на самом деле посадить меня. А что – напишет заявление, и готово дело. Понятно, много мне не дадут, но осудят непременно… Господи, какая я дура… Как только мне в голову взбрела эта идиотская мысль… Ведь я и в самом деле могла попасть кислотой в ребенка…

От ужаса привидевшейся мне моментально картины я взвыла и упала лицом в холодный линолеум. Как я могла, как дошла до этого?.. Неужели потеря мужика может довести до такого чудовищного поступка?

…Максим так и остался ночевать у свекра, и я всю ночь проревела в темной комнате. Мне было страшно, так страшно, что все тело покрывалось мурашками и холодным, липким потом. И было еще кое-что… перед глазами постоянно возникало лицо Данькиной жены, она смотрела на меня укоризненно, но не зло, и от этого мне делалось еще хуже. Поняв, что так точно сойду с ума, я пошла в кухню, открыла холодильник и нашла бутылку водки, которую держала на всякий случай. Вообще-то пить мне нельзя, но сейчас я просто не видела другого выхода из ситуации. Налив почти полстакана, я долго вертела его в руках, потом, зажмурившись, влила содержимое себе в рот и сморщилась от неприятного ощущения. Во рту все горело, в животе тоже стало жарко. Через пару минут это прошло, но легче не стало, наоборот. Неужели теперь я всю жизнь так и буду думать о том, что сделала? Может, это и называется «болит совесть»? О, Господи, тогда я долго не выдержу – это невыносимо, просто невозможно… И тогда мне пришла в голову мысль – а что, если мне пойти к ней? К этой самой Машке? Просто пойти как баба к бабе, поговорить… Хотя… вот если бы со мной, не дай Бог, что-то подобное случилось, ни за что я не стала бы потом разговаривать с обидчицей, да еще едва не лишившей меня лица…