Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Как это нечего? – возмутилась мать. – Да мы с отцом где только не были, всю страну объехали от и до! И ни разу не поссорились крупно, душа в душу прожили!

– Что ты себя-то обманываешь? – я покачала головой, вспомнив, как в моем детстве отец довольно часто не ночевал дома, и мать проводила бессонные ночи в кухне у окна. – А как папа гулял, не помнишь? А я вот помню. И баб его помню, к которым он бегал, а тебе врал, что на работу уходит.

– О-о! Понесла! – мать махнула рукой, словно отгоняя мои воспоминания о весьма неприятных мгновениях в ее жизни. – Любой мужик бегает налево, только умный делает это так, чтобы семья не страдала, а дурак, как твой Городницкий, разводится!

К счастью, пришла Юлька, и этот разговор прекратился, иначе мы бы очень сильно повздорили. Но при ребенке выяснять какие-то отношения мы считали неправильным, хоть тут были солидарны…

Дочь сунула мне карточку, села на кровать и вздохнула.

– Ты чего? – я погладила ее по руке, одернула рукав свитера, задравшийся почти до локтя.

– Когда тебя выпишут? Мне так без тебя скучно…

– Скоро, заяц. Я и так попросила доктора, чтобы долго не держали, лучше буду на перевязки в свое отделение ходить, да и Даниил сам может…

– Ага, здорово придумала! – возмутилась мама, скручивая в рулончик матерчатую сумку. – С такими повреждениями, после операции – и дома перевязываться! Сегодня же позвоню и скажу, чтобы думать не смел!

Она опять никак не назвала Даниила, но я прекрасно поняла, кого она имеет в виду. Правда, Даниил вчера тоже разорался, когда я заикнулась об этом, так что в этом вопросе они с мамой, пожалуй, придут, так сказать, к консенсусу…

Юлька с матерью просидели у меня долго, но больше мы не касались ни Даниила, ни моей ранней выписки, обсуждали Юлькиного нового партнера, количество тренировок, да и о платьях теперь придется думать, и уже сейчас можно начинать фасоны рисовать – их ведь два нужно, длинное стандартное и короткое латинское. Юлька о новом партнере говорила ровно, без восторгов, но и без отрицательных эмоций – так и сказала: «Мальчик как мальчик. Нормальный». И это уже было хорошо – все-таки после шести лет танцевания с Олегом привыкать к новому партнеру проблематично, но, значит, между ними сложились вполне приемлемые отношения.

– Он хотя бы не ноет и не жалуется, – сказала дочь, теребя поясок джинсов. – Работает столько, сколько скажут, если надо после тренировки задержаться, то задерживается. Мы ж теперь после основной еще час сами работаем, закрепляем.

– Устаешь? – спросила я, и Юлька пожала плечами:

– Нормально, привыкла уже.

Наконец, они собрались домой, у Юльки в восемь начиналась групповая тренировка. Я попыталась встать, чтобы проводить их хотя бы до двери, и не смогла – слабость одолела, заставив вернуться в исходное положение.

– Лежи, Маша, что мы, дорогу не найдем? – мама поправила одеяло, и я заметила, что она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать.

Буквально через полчаса после их ухода дверь в палату открылась, и на пороге возникла жена Даниила в белой накидке. Я резко села, не зная, чего еще ожидать от этой женщины, зачем она явилась сюда. Оксана остановилась у двери, привалившись спиной к косяку и тяжело дыша. Мы смотрели друг на друга, и никто не решался начать разговор. Наконец она не выдержала:

– Как… ты чувствуешь себя?

Меня всю передернуло от этого вопроса – а как я могу себя чувствовать, по ее понятиям?

– Ты пришла убедиться, что мне плохо? Да, мне плохо, хуже не бывает. Мне отняли грудь, у меня вся шея в ожогах, останутся глубокие рубцы. Тебе от этого легче?

Она вдруг осела, обхватила руками голову и застонала. Потом, подняв на меня больные глаза, проговорила:

– Мне хуже, чем тебе, поверь… Душевная боль, оказывается, намного мучительнее физической… Если бы все можно было вернуть назад, я никогда не повторила бы того, что сделала. Я ведь не тебе – я себе жизнь испортила… Даниил ненавидит меня, рано или поздно он все-таки отправит меня за решетку, я это знаю.

– Он не сможет сделать этого без моего согласия.

Мне уже было жаль ее, осунувшуюся, похудевшую заметно, с лихорадочным блеском в глазах. Было очевидно, что она давно раскаялась в том, что сделала, наверняка провела не одну бессонную ночь, изнуряя себя мыслями. В ответ на мою фразу Оксана только хмыкнула:

– Ты просто не с той стороны знаешь Городницкого. Если ему что-то нужно, он непременно это получает. Ведь и с тобой так было – он не смог получить тебя раньше, зато добился своего теперь, и вот ты с ним. А меня он просто ненавидит, хочет забрать сына и не остановится, пока не добьется своего, – она поднялась на ноги и спросила: – Можно, я на стул сяду? Ты не бойся, я близко к тебе не подойду, я понимаю, что ты в праве не доверять мне… Я бы на твоем месте уже давно санитаров звала…

Я в ответ только усмехнулась:

– Мне уже нечего бояться. Что еще ты можешь сделать? Убить меня? Не думаю, что сейчас это входит в твои планы, иначе к чему все разговоры? Ведь ты же не за этим сюда пришла?

Она придвинула к себе табуретку, села и вздохнула:

– Конечно, не за этим… Я даже не знаю толком, зачем именно. Уж точно, не в надежде быть прощенной – такое не прощают, я понимаю… Просто сын… если он узнает, что я сделала, даже не представляю, что будет. А если Даниил выполнит свою угрозу и напишет заявление…

– Не напишет! – перебила я. – Я тебе обещаю. Но и тебя прошу – не приближайся к моей дочери, вообще не замечай ее. Ребенок не виноват. И уходи сейчас, ладно?

Оксана тяжело поднялась и пошла из палаты, не сказав ни да, ни нет, но я знала, что она выполнит то, что я просила. Я же, в свою очередь, решила поговорить с Даниилом. Он ничего не сказал мне о том, что шантажирует бывшую жену заявлением в милицию. В конце концов, меня это касалось в первую очередь, а уж его – потом, и я не собиралась заявлять на Оксану – что мне даст ее арест? Назад уже ничего не вернешь, а она и так мучается, зачем еще усугублять? И у нее ребенок, который уже вынужден жить без отца, и теперь еще и матери его лишить? Мне это совершенно не нужно, моя вина перед ним и так достаточна.

Даниил.

Гулять с коляской во дворе для меня оказалось делом непривычным. С Максом гуляла Оксанка, я работал, и мне некогда было заниматься этим, а сейчас пришлось осваивать новый для себя вид деятельности. На меня косились гуляющие мамашки, некоторые уже узнавали и приветливо улыбались. Я чувствовал себя не в своей тарелке – все эти взгляды, шепоток за спиной, мол, надо же, как повезло кому-то, муж гуляет, а жена дома сидит. Моя жена с удовольствием делала бы это сама…

Вот и сегодня, едва я сел на скамью, чтобы выкурить сигарету, как рядом тут же припарковалась молодая женщина в длинной голубой дубленке и вязаной шапочке, пристроила перед собой большую красную коляску и заговорила: