Генрих Шеф - Записки совсем молодого инженера [Повести и рассказы]

Я взял билет. Кондуктор был мужчина. Немного странно, что кондуктор — мужчина, подумал я, ведь почти всегда видишь здесь женщин. Но я думал об этом уже машинально. Я подошел к девушке и встал рядом с нею, глядя за стекло, так что она видела меня сбоку, а я, чтобы посмотреть на нее, должен был бы повернуть голову. Она, кажется, тоже что-то почувствовала. Может быть, заметила мои глаза или же просто увидела, какой я (красивый парень!) встал рядом с нею. Я давно уже знал, что я в самом деле красивый парень. Но выражение в глазах ее, о котором я говорил, усилилось, и, кажется, она даже немного изменилась в лице.

У многих молодых людей бывают такие периоды, когда прошла уже самая первая любовь и не осталось больше никаких сомнений в том, что она прошла, а ты ничему не научился, по-прежнему глуп, и, главное, несчастен, и тогда, отдохнув немного, ищешь себе другую любовь и встречаешься с одной девушкой, потом с другой и с третьей, но оказывается, что ты все еще мало чему научился и не можешь удержать девушку, сделать так, чтобы все было бы хорошо и оба были бы счастливы: опять неудача. И тогда тебе плохо. Правда, утешаешь себя тем, что вот в следующий раз все будет иначе. Что вот теперь-то и будет настоящая любовь! Ждешь ее. Иногда чуть ли не плачешь (или пишешь стихи?). Но иногда и забываешь все, думаешь даже спокойно: «Подожду. Что-нибудь изменится. Опять встречу девушку. Познакомимся. Женюсь на ней…» и т. д.

Вот это, наверное, и есть душевное безвременье. Вроде бы живешь. Вроде бы и ничего, можно жить. Только вдруг чувствуешь иногда, что ты один. Что у тебя никого нет и тебе не о ком думать. Что ты все-таки действительно несчастлив. Тебе по-настоящему плохо…

Я глядел на нее иногда и знал, что она тоже на меня смотрит и каждый раз замечает мой взгляд. Самые тайные мысли поднялись в моей голове. Трамвай шел по улице, через три остановки будет поворот, и тогда мне нужно выходить, а я думал о том, что было бы неплохо познакомиться с ней, заговорить, назначить свидание, а потом… А потом?

На ней было хорошее бежевое пальто, и она была довольно высокая, но все-таки ниже меня, и мне это тоже понравилось. Один раз, когда трамвай тормозил, я чуть не упал на нее, но удержался и даже совсем не задел, она, однако, вся как-то сжалась: мне было приятно, что она вот так чувствует, что я здесь, рядом с нею.

Лишь одно было чуть-чуть непонятно. Чем чаще и внимательнее (не стал ли я слишком назойливым?) я глядел на нее, тем отчужденнее становился ее взгляд, и она все сильнее и уже совсем заметно менялась в лице: все больше проступали в нем печаль и какая-то горечь, холод, но в то же время и радость, и ожидание. Все-таки лицо у нее было странное. И глаза очень странные. А девушка мне нравилась больше и больше. Уже хотелось ласкать это лицо и глаза, и ее тонкие пальцы. Хотелось говорить ей: «милая». Или: «родная». Бывает ведь так?

Я совсем размечтался и вдруг понял, что сейчас ей пора выходить. Она взглянула на меня в последний раз. Взгляд был горький. В нем был вызов и почти какая-то ненависть. Потом она отвернулась и пошла к дверям. Вагон останавливался. Нужно было теперь что-то сделать. Все мои мысли сразу исчезли…

Конечно, надо тоже выйти следом за ней и сказать: «Девушка, простите меня… Вот вы ехали сейчас в трамвае. Я вас увидел… Мне бы хотелось, чтобы мы стали встречаться. Может быть, мы будем друзьями… Правда… Давайте, увидимся с вами завтра. Где вам будет удобнее?»

Наверное, она согласится. Мы назначим время и договоримся о встрече. Конечно, она сначала смутится и сделает удивленное лицо, а может быть, попробует убежать, хотя вряд ли это так будет: она так глядела. Мне нужно только спуститься по двум ступенькам следом за нею…

Но я не сделал этого.

Она вышла не обернувшись, и потом тоже ни разу больше не обернулась, хотя я, кажется, этого ждал, а я, стараясь не упустить ее из виду, искал глазами ее бежевое пальто и хотел уже выйти, но вдруг увидел, что она идет и припадает на левую ногу — она идет и так сильно припадает на одну эту ногу — ведь она, я увидел, хромая, совсем хромая.

Как же так? Ведь она хромая!

Я собирался выйти, но так и остался стоять в дверях. Люди входили и выходили. Они толкались, и ругали меня. А потом уже никто не входил. Трамвай тронулся. Я один стоял в дверях, нелепо сжимая железные ручки.

«Вот, значит, почему у нее такие глаза… Что же ты встал?.. Давай беги, прыгай за нею, объясняйся в любви — она ведь хромая».

«И я не смогу с ней никуда даже выйти. Ну как я пойду с ней по улице? Ведь все будут глядеть на нее. А я должен буду идти рядом и держать ее за руку, и на меня тоже все будут смотреть. Она ведь хромая!»

«Но у нее хорошее лицо и такие глаза. Да! Такое милое лицо. И руки хорошие. Вся она очень милая. Она тебе ведь понравилась».

«Но она же хромая! Просто она совсем хромая! Болезнь или несчастный случай. Она урод! Можно нацепить на себя самое красивое, дорогое пальто, но я ее не знаю, она урод, я не хочу ее знать».

«Врешь, ты знаешь ее. Ты поглядел на нее и уже все знаешь о ней. И она тоже знает все о тебе. Пока она не вышла, она глядела на тебя и не знала всего, но вот теперь, когда ты остался, она знает все о тебе, и теперь тебе уже не о чем с ней говорить!»

«Вот и хорошо. У нее в руках портфель. Она, значит, где-то учится. У нее есть там друзья. Эти друзья ее знают. Они о ней, конечно, заботятся. Вот они и полюбят ее. А потом на ней кто-нибудь женится. А я ведь чужой, да, я ей совсем чужой. Да и как вообще… Она ведь совсем хромая!»

Трамвай повернул, и внизу прогремел короткий мост. Потом пошла темная улица. Огни здесь не горели, и только светились таблички домов да серые окна, а по грязному снегу бежали вдоль трамвая длинные бледные пятна.

«Ты дурак. Ты самый большой дурак на свете. Раз в жизни ты встретил девушку, которая не только нравится тебе и красива, но у которой такие же глаза, как у тебя, и которая поэтому, наверное, все понимает так же, как ты, и могла бы стать очень близкой тебе, очень нужной, — раз в жизни ты встретил близкого человека и мог бы сейчас полюбить его, но бежишь все-таки прочь, и только потому, что она хромая…»

Я вышел на следующей остановке и бегом побежал назад. Я быстро добежал туда и даже согрелся, мне стало жарко. Но какой это был проклятый район! Здесь везде было мало света. Фонари или не горели вообще, или же светились лишь вполнакала. Я думал, что светлое пальто, наверное, легко можно будет заметить. Я долго искал его. Я ходил взад-вперед по улице, сначала недалеко от остановки, а потом все дальше, и наконец стал сворачивать в какие-то переулки, заходить во дворы. Ее нигде не было.

Дом мой теперь был недалеко, и я пошел пешком. Можно было бы, вообще говоря, приходить на эту остановку каждый вечер и искать девушку в светлом пальто и хромую, все это было реально, и через неделю я бы, наверное, опять встретил ее: так я думал, пока шел домой. Но я не стал почему-то этого делать и больше ее никогда не видел.