Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

— В этом году мы добавим в «бургунди» каплю оранжевого — пусть будет потеплей, а в серый немного изумрудно-зеленого…

И я добавляла — микроскопические дозы — непрофессионал никогда не отличил бы один серый от другого, но в целом гамма неуловимо менялась из года в год, и только носители этой моды, Яппи замечали эти тонкие перемены.

Моду Яппи я приняла и полюбила — обе ее ипостаси — и когда надо вынуть сексуальность — как пушечку из танка — так я учила дочь:

— Сексуальность — это оружие — как пушка в танке — имей ее всегда — при себе, но если надо воевать — завоевывать — вынимай, а если время мира — держи зачехленной.

И когда нужно просто быть милой и элегантной, когда не хочется показывать свои красивые ноги всем, потому что есть кто-то — у кого они иногда лежат на плечах и хочется их показывать только ему…

Ну вот, в общем, был у меня некоторый успех в среде немногочисленных русских Яппи, а для Правильного Эмигрантского Домика — Яппи — это полезно. Но Ермолу то я как раз по-честному полюбила — потому что от него пахло Питером — (помните, плесенью, болотом и корюшкой!) — а на самом деле, от него травой всегда несло за километр, и трава у него была удивительная — настоящий большой куст, в целлофановом пакете — все вокруг брали у русского Гриши с Мерсер-стрит, а Ярмола — у каких то заоблачных япповских дилеров.

Я его любила за то, что он — «дядя- землячок», из моей подворотни, за его безумие и, непонятно в чем, потерянную в Америке талантливость — он был просто, Ярмола — знаменитый человек Русского Нью-Йорка, без ничего за спиной. Без картин, стихов или песен — ну что такое дизайнер? Что-то — совсем неромантическое… Ярмола был — Легенда в чистом виде, не обремененная материальными доказательствами и любить его было легко — не требовалось восхищаться чем-нибудь, им содеянным, можно было восхищаться просто ИМ — раскосыми виноградными глазами под черными бровями — это была его красота. И седой хвост. И было так хорошо, что я после этого пару дней летала, как на крыльях, а потом уже было пора мечтать о следующей встрече.

Он то меня не любил. У меня такая горькая доля — быть женщиной, которую именно что заводят, как КОЗУ или КОШКУ — потому что умная, талантливая, хорошо одевается… Иногда для кого-то и желанная — конешно я покрыта такой аккуратно- белой кожей — ничего во мне нет физически раздражающего. А любовь — это, наверное, все же некое раздражение — вот и не любят. По крайней мере, такие — какие мне нравятся…

Но — как то мы все же сосуществовали, и пару раз в неделю он наклонял надо мною свои зеленые глаза, но однажды все это кончилось — странно и случайно, и настолько ничьей волей — ни его и ни моей, что мне пришлось в очередной раз признать, что все мы тут — в этом спектакле — только очередные режиссеры, а время от времени на сцене появляется ГЛАВНЫЙ.

Помимо одежды, кухни и музыки, Яппи конешно создали и свой стиль интерьера — на мой взгляд, совершенно отвратительный — это магазин ИКЕЙЯ — все эти черно-белые предметы, сделанные из «формайки» (ученое название «ламинат» — чтоб не так обидно было) и всяких алюминиевых железок. Тоже минимализм — но предельно холодный — синтетический.

У Ярмолы был именно такой дом — на черном столике возле дивана стояла лампа, сделанная из каких то черных проволочек — сооружение хрупкое и довольно безобразное.

Он разговаривал по телефону в спальне, а я только что пришла и села с каким-то журналом на диван, потом встала, неловко повернулась и своротила эту несчастную лампу на пол. И она, честно признаюсь, слегка рассыпалась. Ну, кусков на пять. И светить перестала! Ярмола выскочил из спальни и начал дико орать:

— Ты всегда все крушишь на своем пути! Еще удивляешься, что я тебя в гости не беру! Неуклюжая, как слон! Ты знаешь, сколько эта лампа стоит? Убирайся отсюда к чертовой матери!

Я молча поднялась и стала зашнуровывать ботинки — мне окончательно стало ясно, что он меня не любит. Он орал минут пять, я уже справилась с ботинками и пошла в прихожую, надевать пальто. Ярмола — обыкновенный вспыльчивый еврей-скандалист, не хуже моего любимого дедушки- матроса — тот вечно шкафами кидался и прочей мелкой мебелью. И когда я надела пальто, он уже отошел и решил оправдаться:

— Ну ладно, ладно… да развяжи ты свои ботиночки. Ну извини… извини, я — вспыльчивый… Но ты знаешь, сколько эта лампа стоит? Она триста баксов стоит! Мне теперь придется новую покупать!! Триста баксов — это большие деньги!!!

Последнюю фразу он уже кричал мне вдогонку — я надела пальто и побежала из квартиры прочь. Собственно говоря, вопль о том, что 300 баксов, это большие деньги, призывал меня вернуться и отнестись к, устроенной им истерике, с пониманием. Все мои мужчины — на самом деле — хорошие, а я — мало того, что неуклюжая, но еще и полная сука и эгоистка. Я его совершенно не пожалела и вернуться не захотела. Вышла из подъезда и решила, что больше я сюда, на 27- ю улицу, угол 3-ей авеню, в квартиру №17 — никогда не приду. Не любят меня там — нечего и ходить. В конце концов, мужчин в городе полно — уж такого то который только ебет и ничем больше в жизни не помогает, я себе всяко найду. Вот, например — прямо за углом на 14-й, угол 4-й живет точно такой же…

За углом жил — ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ. За углом жил Коля Рюмин. Коля был москвич и совершенно русский человек, когда-то уехавший на запад верхом на финской жене. Он был дизайнер — не хуже Ярмолы и красавец — не хуже. Рыжий и краснорожий — настоящий ковбой, мне такие очень нравятся, мне впрочем, из мужчин много какие нравятся. Сам- то Коля от меня был в полном восторге и что-то короткое между нами уже было, но я от него сбежала через три дня — он мне показался занудой и жадиной, уж полностью из анекдота — он сказал на первом свидании:

— Вот, девушка, напоил я тебя пивом, теперь пойдем, ты мне дашь — а то я потратился.

Всю романтику убил! А потом еще расстраивался, что я не согласна быть его гелфренд.

Но тут я о нем вспомнила и решила, что Ярмола не особо лучше, и вообще все они тут в Манхэттене — начисто охуевшие, в общем, разницы никакой и пойду-ка я к Коле. Не хочу я больше никакой любви, а лишь только циничного секса. Коля по-прежнему был одинок и всегда при встрече пытался за мной ухаживать.

На следующий день я ему позвонила прямо с утра:

— Здравствуй, Коленька. Слушай, если ты еще хочешь, чтобы я была твоей гелфренд, то давай я приду к тебе трахаться, а там — поглядим.

В ответ — молчание, потом — тяжкий вздох:

— Юля, мне 49 лет, я не хочу, чтобы люди в этом городе смеялись надо мной…

— Коля, зачем ты так говоришь, я что гулящая что ли? Ты же знаешь, что я — честная!

— Ты честная, но сегодня ты честно спишь со мной, а завтра — тебе моча в голову ударит и ты честно уйдешь от меня к Васе, Пете, Грише… мне 49 лет и я не хочу, быть посмешищем.