Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Хорошо, я помогу, я скажу, что у кого и каким образом нужно спрашивать, только пообещайте не приукрашивать…

Оба эти человека прекрасно понимали, что не будет ни одного наблюдателя за процессом сопереживающего главному его виновнику, что вся людская масса, присутствующая в зале судебного заседания, вряд ли испытает и толику добрых чувств к ним обоим. Десятки раз адвокат пробегался в воображении по разным вариантам протекания процесса, и каждый раз убеждался, что мало кто сможет переступить через себя, что бы хотя бы постараться понять всю глубину и ужас не самой трагедии, а жуть трагичности участвующей в этом личности обвиняемого.

Мало кто даже задумывается, что испытывал он тогда, переносит сегодня, что его ожидает завтра и потом, что преступление, за которое его теперь будут судить не должно и не могло было произойти, поскольку не имело и могло иметь не мотива, ни намерения, ни подготовки, ни выгоды, ничего, в чем можно было обнаружить, хотя бы один процент его вины, а не болезни. Без вины виноватый — это о нем.

В то же время, Буслаев был и тем самым человеком, занесшим палку над подобными ему, требовал наказания тем, кто был подвержен приступу «реактивного психоза», упразднив при этом и саму научную деятельность, ведущуюся в этом направлении. Человек, не умеющий прощать, сам по себе, не имеет права даже рассчитывать на прощение, и это тоже было про него, что еще больше усугубляло его положение.

Игнатьев понимал, что обвинитель обязательно воспользуется и записью той самой передачи, с которой начиналась эта книга, и множеством его выступлений, показаниями самих медиков, хотя в последнем есть пробелы, которыми точно получится воспользоваться, ведь чем не доказательство для врачей сама судьба борца за непризнание невменяемости в подобном случае, именно этой самой невменяемости!

Да, но что для суда мнение врачей о невменяемости, пусть и с мировым именем, при наличии в материалах дела экспертизы, сделанной несколькими работниками главного центра психиатрии, утверждающей вменяемость!

Согласись в этом деле помочь своими мнениями и иностранные коллеги Лагидзе, но их услуги не пригодятся, поскольку им отказали во включении в список свидетелей защиты, в связи с тем, что российское законодательство имеет свое четкое мнение на этот счет * (Реактивный психоз по российскому законодательству не является диагнозом невменяемости, поэтому совершивший преступленное деяние человек, находящийся в момент совершения преступления в данном состоянии сознания, признается вменяемым и отдающим отчет в своих действиях. Прим. автора).

Не строили никаких иллюзий оба, но оба же сошлись в одном очень странном понимании: поддержки не будет, но необходимо пройти это судилище не с гордо поднятой головой, а доказательно противостоять этому ошибочному мнению, что будет хоть каким-то искуплением для Буслаева и делом профессиональной чести для «защитника»…

Узнав поближе «Гомера», оба сокамерника, прониклись к его трагедии настолько, что предложили найти свидетелей, способных дать любые показания, пусть он только определит, что именно должно прозвучать.

На одной из встреч с Буслаевым, Игнатьев сообщил о невероятном предложении, поступившем от воспитательницы двух сыновей Кирилла, той самой, что вцепилась в него сзади, той самой, которую изначально хотели сделать крайней во всей этой истории, чему помешало видео, выброшенное в интернет. Эта женщина, так и не смогла пропустить трагедию мимо своего сердца, частично самообвинила себя, испытывая не обоснованные для нормального человека угрызения совести в гибели мальчиков, предложила взять всю вину на себя, прося, даже умоляя пойти ей на встречу.

Женщина многое обдумала, даже то, что её не могут приговорить к пожизненному заключению, поскольку для женщин такого наказания в России не существует.

Видео же, обошедшее все экраны, можно как-то объяснить, отпечатки ее пальцев на оружии имелись, спецназовцы видевшие ее болтающейся с визгом на спине Буслаева, видели только этот момент, что можно было объяснить борьбой, после того, как он отобрал у нее оружие, а стрельбу в их сторону, как стрельбу вообще в состоянии аффекта, испытанного от понимания гибели семьи, только что произошедшей на его глазах.

Кстати, как уточнил Игнатьев, крови жертв на Буслаеве почти не было, в отличии от почти измазанной ей женщины. Пересказав вкратце суть предложение, Алексей зачитал и уже имеющееся в наличие «чисто сердечное признание» спятившей женщины.

Кирилл Самуилович, прежде всего, хотел понять отношение к этому самого адвоката. Не составляло труда определить затаившуюся в душе защитника неприязнь к человеку, способному воспользоваться подобным предложением, на случай, если бы бывший депутат на это пошел. Поскольку слепцу было важно знать, какой именно человек его будет защищать, он, не задумываясь ни секунды тихо спросил, чтобы расставить все на свои места:

— И чем же в этом случае мне перед Богом оправдывать?!

— Ну, если остаться на прежних позициях, то и не нужно будет.

— Рад, что мы на одной стороне…, а женщине помогите, чем возможно из имеющихся средств. Сильное искушение бесспорно, но Господь уже приготовил меня и к более искушенному…

— Помилуйте, Кирилл Самуилович, что может быть мощнее этого?!

— За тысячелетия любое искусство можно довести до совершенства, особенно если оттачивать его на соблазнении миллиардов грешников. Извращенность этого настолько сильна, что добро со злом давно спутано этим искусителем в головах человеков, переставших слышать голос разума и стоны совести, что мы принимаем пытки своей души за удовольствие своей же плоти.

— Возможно… Значит, все те же и все там же?

— Слава Богу за все!..

Прошло два месяца ознакомления с материалами дела, наступил день принятия на свои рамена обвинительного заключения, означающего приближение процесса совсем вплотную.

Кирилл иногда терял спокойствие, происходило это в моменты отвлечения на суету мира, другие раздражители, будто специально устраиваемые бесами, выражающимися в обычных для тюрем режимных мероприятиях, сопровождаемых мелкими неожиданностями, позволяющими Буслаева в чем-то обвинить.

Так в день предъявления ему обвинения при обыске у него нашли «заточку» — сделанный из маникюрной пилочки маленький ножичек, о существовании которого он только узнал. Оказалось, что обыск был устроен неожиданно и по простоте душевной, один из сокамерников, убежденный, что обыскивать слепого никто не будет, сунул вещицу ему под подушку.

Исходя их обвинения и понимания администрацией возможности стремления к суициду, последняя заняла жесткую позицию и «поставила» его на специальный учет с обвинением «склонен к суициду», что пока не предъявлялось Буслаеву, хотя обыкновенно в подобных случаях обязательно бывает…