Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Как много в нас таится того, что мы сами боимся обнаружить, и что спрятано от собственного взгляда, дабы не портить свое же мнение о себе. Нет сил большинству из нас, даже перед кончиной признаться себе в своей испачканности, а ведь именно такими мы предстанем, только перешагнув черту временности, перед душами и их личностями, принадлежавшими нашим родственникам и другим людям, от которых мы все это скрывали. Вот тогда мы поймем, что есть настоящий стыд и позор, и прежде всего перед самим собой — ничто не скроется, ибо и так все известно!..

И снова пришел Господь на помощь — откуда не возьмись появилось в камере, сначала, Евангелие для слепых, затем и Библия, в таком варианте очень громоздкая по размеру и тяжелая книга. Снова Господь ограничил его от нападков собственной гордыни и эгоизма, направив мысли мима русла отчаяния, подставив Свою десницу несчастному, как нерушимую опору.

Но человек слаб, даже ощущая Бога и Его поддержку, чувствует холод неизбежности беды, натягивает на себя одеяло уныния. Что ж удивляться, когда и Богочеловек в ночь перед арестом отчаянно молил Отца Небесного об укреплении сил и воли, бывших на исходе!

Беда, если нет привычки молитвы, но и этому учит Господь возлюбивших Его. Подаренный Мариной Никитичной «Молитвослов», стал и щитом, и оружием, предназначенный так же для слепых, был отдушиной, а в каких-то местах сегодняшнего бытия и спасением. Не видя привычного мира глазами, он научился чувствовать сердцем исходящие из него слова…

Не будем лукавить, конечно, Буслаев, даже при имеющейся поддержке Ангела, которую ощущал в каждой мышце своего духа, испытывал и страх, изредка появляющееся уныние, а несмотря на уверенность, уже произошедшего спасения в Вечности, гложили его каждое утро опасения невозможности искупить убийство — податливо сознание человека настойчивым сомнениям в том, что не возможно доказать на базе материализма.

Память о трагедии вбивала осиновый кол в его уверенность правдивости видения и того, что души его детей и супруги действительно не испытывают мучений и страданий. Бывали моменты, когда терзали сомнения здравости своего рассудка, случались и вражеские налеты на его веру и убежденность в Божией милости — не бывает у верующего человека всегда одного состояния миром в душе, иначе мир не был бы миром, а дьявол дьяволом, не способным отпустить его душу с миром, но стремящимся вернуть ее в свои судорожные объятия.

Сомнения о правильности делаемого им, заставляли Буслаева постоянно возвращаться к чтению Святого Евангелия, что давалось все легче и легче, прививая навык чтения посредством специального объемного шрифта для незрячих.

Он видел только одно спасение от нападков князя мира сего — молитву, довольно быстро выучив основные, ежедневно читая «Канон покаянный Спасу и Господу нашему Иисусу Христу». Удивительно влиял этот слепец на сокамерников, не умеющих привыкнуть к нему, как к приведению, неожиданно навязавшемуся на их голову, передвигавшемуся по камере беззвучно и осторожно, часто ориентирующегося лучше них, способного не только самостоятельно заварить чай, но различить и заварку, не спутать соль с сахаром, не пробуя, а только легким касанием, собственноручно написать заявление, причем со строчками написанными прямее, чем у них самих.

Бывало, встав позади него, они с удивлением смотрели, как он быстро, строчка за строчкой, пишет в своей огромной тетрадке, совсем не глядя в нее. Исписав несколько страниц, закрывал, вставал, просил посторониться и глядя сквозь них, направлялся к кровати, ложился и сразу же засыпал с полуоткрытыми белыми глазами.

Парни называли его не иначе, как «Гомер», ссылаясь на фото скульптуры древнего рапсода из книги бывшего у одного из них, безошибочно находя действительное сходство между одним и вторым.

Так прошло несколько дней, пока Кирилла не вызвали на свидание с адвокатом. Прихватив уже на половину исписанную тетрадку, он направился навстречу неизвестности, хотя, условно говоря, любой исход его удовлетворял. Алексей встретил его с радостными нотками в голосе, чего подопечный не совсем понял, поскольку не мог полагать никакого улучшения на свой счет:

— У вас радость, Алексей Михайлович? Поделитесь?

— Скорее у вас, Кирилл Самуилович…

— Слава Богу за все!

— Мне шепнули…, шепнули так, что не имею право сомневаться, в информации, о создании указом Президента специальной лаборатории, задачей которой станет исследование возможностей мозга человека. Получено высокое одобрение некоторых предложений группы, возглавляемой Лагидзе, правда, из десятка различных тем средства выделены только на три, но…, одна из них ваша. Пока не известно, каким образом все будет происходит — дальше подписания соответствующего указа и оседания денег на счету, пока не двинулось…, но это уже надежда!

— Я так понимаю…, такие исследования не могут быть открытыми?

— Тут я ничего сказать не могу — не моя компетенция.

— Ааа… изучение «реактивного психоза» в перечень тем входит?

— Увы… Так-с, начнем вот с чего… — Засуетился, выкладывая из папочки бумагу за бумагой, Игнатьев:

— К тем самым вашим средствам на счетах доступ я имею, из коих произвожу оплату по содержанию вашей же недвижимости, думаю, здесь нужно, что-то изменить, вряд ли вы нуждаетесь во всей прежней собственности, а суммы уходят космические, дайте распоряжение с чем и как поступить. На ваш счет в СИЗО достаточную сумму я перевел… Теперь нам необходимо обсудить линию защиты, выбрать ее вам нужно самому, я могу лишь предложить — суду быть и явно «соскочить» на невменяемость не получится..

— Я понимаю, Алексей. Спасибо… Нужную сумму по оплате ваших услуг вы сами возьмите с того счета — полностью полагаюсь на вашу честность…

— Так не делается…

— Между нами пусть будет так…

— Ну хотя бы озвучить то ее я должен…

— Давайте вернемся к этому после приговора.

— Хорошо… Завтра должен появиться следователь и завтра же мы начнем работу по ознакомлению с материалами дела, затягивать не станем — это ничего не даст.

— По поводу линии…, защиты… А что тут может быть? Выбирать, мне кажется не из чего…

— Ну, собственно говоря, доказательная база неопровержима, вы признали, кроме всего прочего свою вину. Единственный вариант — напирать на невменяемость…, но вы и сами здесь все прекрасно понимаете… К тому же обвинитель обязательно станет оперировать вашими же выступлениями и усилиями в отношении других несчастных, в бытность вашу депутатом…

— Я понимаю. Значит?

— Я, все таки, хотел бы, несмотря ни на что, настаивать на том, что вы не могли контролировать свои действия…, иначе, пардон… Я вам не нужен — просто «отбывать номер», сидя рядом с вами в зале суда и выпускник способен. И вы сэкономите…