Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Уважаемый, вы сами то в состоянии двигаться…, в смысле ходячий?

— Я могу ходить, но ослеп недавно, поэтому не уверен, что смогу ориентироваться…

— Ну тогда пошли… — Буслаев шел довольно уверенно, неся в одной руке сумку, другой держась за плечо впереди идущего конвоира. Так добрались до второго этажа, где его сначала, оставили в маленьком боксе, а потом, выведя в прилежащую комнату, хотели провести обыск, но застыли в нерешительности.

Обрюзгшее еще неделю назад лицо, подтянулось совершенно, став прозрачно благородным, тело, сбросившее несколько десятков килограмм за полгода, сегодня приобрело прямоту осанки и статность. Вряд ли его узнали бы знакомые, тем более с такими глазами и волосами. Прежде чем подойти к нему ближе, тем более коснуться, хотелось спросить разрешения. Будто понимая причину заминки, слепой начал раздеваться сам и попросил преступить, поскольку чувствовал, что такое затягивание неудобно сотрудникам и тяготит его.

Обыск прошел быстро, да и досматривать то было особенно нечего, поэтому через десять минут он оказался в камере, где его встретили двое крепких парней, достаточно доброжелательно к нему отнесшихся.

Для слепого человека любое новое помещение — это лабиринт, а тюремная камера — лабиринт, выхода их которого нет. Все всегда получается, как бы само собой, когда человек уверен, что по-другому и быть не может. «Господь управит, надо лишь уповать на волю Его» — говорил себе, еще недавно бывший атеистом, если не хуже, Буслаев. Повторяя эти несколько слов, перед началом каждого, не важно, большого или малого дела.

Первые несколько часов было сложно совладать с охватившими его переживаниями, связанными с новыми, ничего хорошего для обычного человека, не несущего, обстоятельствами — все, без исключения, лишь ухудшало с невероятной скоростью его положение.

Ослепнув в одночасье, лишившись надежды на возможность признания невменяемым в момент совершения преступления, осознав свою вины, что должно было усугублять его же отношение к потере всего, чем прежде жил, резкое и бесповоротное ухудшение бытовых условий, сам факт смены бокса психиатрического центра на камеру в тюрьме, объявленное ему решение о подготовке его к суду в виде ознакомления с материалами дела, неопровержимые мысли о неизбежности пожизненного заключения, оставленность всеми, всеобщая ненависть — что еще можно прибавить, чтобы втолкнуть человека до конца жизни в жуткое отчаяние?!

Конечно, все перечисленное Кирилл Самуилович понимал, не забывал ни на минуту, но был благодарен Богу, отвечая на каждый прилив уныния: «Слава Богу за все!». Как это может быть, с усмешкой поинтересуется читатель, предполагая фанатичную ненормальность человека, пытающегося убедить в подобном? И будет прав, поскольку простого ответа, дорогой мой, для сложноустроенного твоего, причем тобой же, мира, у меня нет, но нет ничего не возможного.

Представь себе будущую мать в муках ежедневной тошноты и бессилия токсикоза, проживающую каждый день беременности, притом видя своего супруга нисколько не страдающим, крепким и здоровым, пусть и сопереживающим, но кушающим и после этого не «общающимся» с унитазом, при том, что надвигающиеся роды не просто пугают, но вводят все глубже и глубже в состояние постоянных страхов от возможных осложнений, патологий, боли, в конце концов, а в случае, удачного появления на свет малыша, несколько месяцев, а может быть и лет, бессонницы, суеты кормления, ухаживания, бдений над новорожденным, совершенно не способного на самостоятельную жизнь. И все ради чего?! Мужчине сложно понять, но женщине, рождающейся с таким непомерным потенциалом любви, которого могло бы хватить на несколько десятков, а может быть и сотен мужчин, обычно страдающих отсутствием этого чувства в нужных количествах, и понимать ничего не нужно.

Если женщина не найдет воплощения этого потенциала, или эту любовь отдать ей будет некому, то с каждым годом человеческое существо будет становиться все несчастнее, с нескладывающейся жизнью придет и скрытое понимание неполноценности, неполноты ее, опустошенности емкостей, когда-то наполненных любовью, а сейчас замещающихся ненавистью и озлобленностью на себя и весь окружающийся мир, с чем справляются единицы, находя выход подобного потенциала в делах милосердия, в чем их силы не иссекаемы, даже при полном отсутствии, казалось бы, возможностей, а нежность и добро ко всем страждущему изливается бесконечно.

«… спасется через чадородие» — * («Ибо прежде создан Адам, а потом Ева, и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление, впрочем спасется чадородием» — Первое послание Тимофею святого апостола Павла Гл.2, Ст. 11) и ничего с тех пор в мире по отношению к женщине не поменялось! Через страх и муки идет любая раба Божия, даже не ощущая себя таковой, чего, заметим, не дано ни одному из мужчин. «В поте лица твоего будешь есть хлеб» — так неказисто отмечено в Библии * («В поте лица твоего будешь есть хлеб, до коле е возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» Бытие Гл.3, Ст.19) же будущее любого из представителей сильного пола. И кто же соответствует прореченному?…

Вернемся к разному восприятию действительности. Любые боль, тяжесть, препятствие уповающим на волю Божие, принимается с благодарностью, поскольку человек знает и уверен безусловно — это очень важно, что безусловно, происходящее, есть самое легкое для него, пусть и кажущееся нелегким, обязательно заканчивающееся, происходящее ради его благополучия и спасения. Человек и пытается выбрать свой путь наилегчайшим, но способен только усложнять его бесконечно, вместо того, что бы принять уже предназначенный.

Как такое может быть, спросишь ты, ибо любой здравомыслящий человек понимает, что при всем его старании подобным образом вряд ли выйдет? Точно не выйдет, если не заслужить этот дар свыше. Вот в этом «заслужить» и содержится вечная тайна для человека, ставшего убежденным материалистом. А как известно, почти любой материалист приходит к отчаянию в конце жизни, приблизившись к смертному одру, поскольку ничего взять с собой не может, ничего духовного в багаже заслуг не имеет, а оглядываясь назад, видит свою жизнь пустой и бесполезной, хотя бы потому, что планам его до конца не суждено сбыться, поскольку приемники и потомки имеют свои личные, даже, если будут пользоваться созданным и заработанным им.

Даже человек, всю жизнь свою созидавший, неожиданно ощутив подкравшийся конец существования в угасании своих жизненных сил, осознает разрушение или старение своего дела, временность возведенного или построенного. Другое дело при кончине духовно богатого человека: страха нет, жизнь не кажется пустой или бесполезной, душа радующаяся концу земного испытания, ощущает багаж накопленного богатства, ожидающего ее в том мире, куда ее сопровождает уже отрезок времени — смерть, которую она и воспринимает только, как краткий путь и никак более.