Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Ну что же…, кажется, у нас нет другого выхода, да иии…, как вы сказали «наш козырь присяжные заседатели»…, хотя в этом всего лишь возможность…

— Участие присяжных заседателей — это очень серьезное испытание! Причем для всех, и для них тоже, хотя, соглашаясь, они не думают об этом, испытывая часто настоящий шок от внезапного понимая необходимости участия в принятии решения, чьей-то судьбы.

— Несчастные! Раз так, то может стоит их освободить от этого!.. Может быть, стоит отказаться…

— Будьте потверже…, так вы расплавитесь на первом же заседании, хотя это и замечательно, рыдайте и стенайте — это цепляет, тем более, когда слезы истинные…

— Да, меня разрывает боль изнутри, но не стану паясничать… Алесей Михайлович, поймите, дорогой мой, сейчас я смотрю на мир, на себя, даже на своё будущее совершенно другими глазами, нежели…, дааа…, я понимаю, что это необходимое испытание…, нооо…, но вы не поверите, если я вам скажу, что меня волнует больше всего сейчас…

— Что же?

— Я боюсь измениться, страшно боюсь упустить, возрождающееся во мне…, но именно в горниле этого страшного судилище я смогу закалиться… Остальное почти не важно…

— Вы серьезно сейчас, Кирилл Самуилович? Что-то беспокоюсь я за вас…, и о вас… Вы себя хорошо чувствуете… Иии…, кстати, седина вам идет… и голову поднимайте выше, держите ваши открытые глаза, так, чтобы их все видели — поразительное зрелище…, простите, ради Бога, но должен это сказать, как об аспекте, вызывающем нужные нам сострадательные эмоции у присяжных — не может не вызывать!.. — Этот разговор состоялся с самого утра, еще до «подъема» обвиняемого из камер ожидания в подвале здания суда, куда Игнатьева пустили, благодаря обширным связям, что бы поддержать своего подопечного.

Алексей был очень сконцентрирован, напряжен, как натянутая струна, цинизм выпирал из всех щелей его сознания, и это все прочувствовал Буслаев по первым же произнесенным словам своего защитника. Все это напоминало ему, что они сторонники и единомышленники только в отношении судебного процесса, как такового, остальное в своем подзащитном адвокату не понятно, и даже не интересно — наверное, так и должно быть с профессионалами, иначе лишние эмоции помешают лавировать между чужими чувствами соединяя несоединимое, высвечивая темное, затемняя светлое, убеждая, что белое, это ничто иное, как черное и наоборот.

Кстати, далеко не факт, будто проще доказать, что черное действительно черное, хотя и доказательств для здорового разума этому не требуется, нежели, что красное — это синее, на основе того, что по иному быть не может.

Попробуйте объяснить слепцу от рождения, что такое красный свет. Простое всегда сложно для объяснения, другое дело сложное, объясняемое с помощью простого, а ведь мир наш прост, потому и не понятен мудрствующим и не принимается лукавыми…

Светлая голова — это холодная, безэмоциональная, отчищенная от сторонних мыслей, с четкой систематизацией всего необходимого только для одной темы, уверенная в своей воле, правоте, силе настолько, что застать врасплох не возможно. При сердце должно оставаться в течении заседания, не знающим сопереживания ни к кому, изображая его только по отношению к своему клиенту, оно не должно быть даже затронуто сторонними чувствами, страстностью, что возможно для нормального человека путем огромных усилий в течении непродолжительного отрезка времени. Эмоции и переживания придется, как я писал, придется изображать, что надежнее, а не выставлять свои, что бы не становиться уязвленным — это о «защитнике», что нельзя путать с подзащитным.

Итак, судя по судье, шансов несчастному не остается. Обвинитель, будто поставленный в стойло перед забегом «серой лошадкой», впервые участвовал в такой процесс, что видимо, должно было послужить трамплином куда-то вверх по, ожидающей его восходящей карьере. Он был уверен в себе, что обосновывалось поддержкой со всех возможных сторон и вертикалей, да и само дело виделось простым и скоропостижным, не имеющим ни одной причины для краха…

Каждый, знающий теперь подсудимого, утверждал, что он выжил из ума, совершенно сдал физически и морально, к тому же ослепнув, переживает период, чуть ли не впадения в детство. «Какая разница кого направить на казнь, если через десять минут его голова отделится от тела!» — отвечал на это молодой, много возомнивший о себе, впервые выступающий представителем обвинения, видевший себя уже популярным человеком, отвечающим на множество вопросов журналистов относительно этого суда…

Выбор присяжных заседателей прошел для Буслаева практически не заметным. Как и обещал его защитник, роль подсудимого здесь сведена почти к нулю, что услышав, Кирилл зада только один вопрос:

— Значит, я могу все это время отдать молитве?… — Посмотрев с некоторой иронией, Игнатьев кивнул:

— Только не увлекайтесь — излишний религиозный фанатизм, показной, тем более в этих места не приветствуется и точно подействует отрицательно на ваш имидж…

— Дорогой мой…, какой имидж…, я обреченный слепец, лишенный всего в материальном мире, но обретший…, хотя, какая вам разница… — меня не интересует этот мир!

— Очень хорошо! Не станем вдаваться в подробности — просто прекрасный имидж и вы ему полностью соответствуете. Если бы вы не ослепли и не поседели, то это надо бы было сделать… Хм…, кстати, а вы действительно поседели в один день?

— В одно мгновение…

— И что послужило причиной?

— Пусть будет так — чудо!

— Странное…, как минимум, чудо… Так! Все шутки в сторону…, работаем — следующую группу привели претендентов… — Тут судья не выдержав вида переговоров, которые ей никак не могли помешать, более того и слышны то не были, злобно потребовала:

— Господин адвокат, прекратите шептаться, вы мешаете и сбиваете!.. Еще раз и я вас выгоню из зала заседаний! Все понятно?!

— При всем уважении, Ваша Честь, я не могу по-другому объяснять своему подзащитному происходящее в зале — он слеп!..

— Так пусть прозреет!.. — Эта фраза, успевшая выскочить не обдуманной, надо сказать, произвела сильное впечатление на всех присутствующих, претенденты застыли, не поверив своим ушам. По всей видимости, заметив это и, неверное, сориентировавшись, решил вмешаться и обвинитель, задумав, как ему казалось, правильным ходом поддержать:

— Вот именно, это неслыханно наполнять священное место подобным шумом! В конце концов, это его проблема, что он не слышит…

— Во-первых мой подзащитный, если вы заметили, слеп, а не глух — так бы я с ним точно говорить не смог, а во-вторых… равенство сторон и их возможностей, вами отвергается?

— Вы адвокат, вот и занимайтесь защитой, а законом займемся мы…