Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

По сравнению с днем вынесения вердикта, Буслаев прибыл более подкрепленным к конечному заседанию, на котором София Валериевна должна была зачитать приговор. Предыдущее же заседание, то есть промежуточное, бывшее следующим за оглашением вердикта, пролетело не заметным — мы его пропустили, занятые объяснениями и рассуждениями, но уверяю вас ничего, ровным счетом не потеряли.

Что бы быть в курсе, нужно рассказать пару подробностей, заключающихся в клокочущей злобе обвинителя, позволившего высказаться не очень лестно о присяжных заседателях, а так же пообещавшего написать протест с требованием рассмотреть возможность пересуда, на что никто внимание не обратил, но последующие требуемые Лейбой цифры срока, буквально выкрикнутые им в сторону стеклянной «клетки» с обвиняемым, привели присутствующих в шок. Потребовав двадцать пять лет, он выругался в голос и буквально упал в бессильной гневе на свое место.

Теперь дело оставалось только за судьей. Понимая это София Валерьевна нервозно ждала появления, какой либо часто возникающей препоны в таких громких процессах, в виде рамок или, уже кем-то определенного срока. Именно поэтому она не удивилась, когда буквально с утра, в день вынесения приговора, на утренней «пятиминутке», когда очередь дошла до нее, председатель суда осторожно, предупредил, в отношении ее процесса, сразу после того разговора, перед началом заседания, кое-кто хочет поговорить с ней…

Несложно догадаться, кто именно появился в кабинете Софии Валериевны с самого начала создавая картину своей неопровержимости и недосягаемости, хотя и с выражением уважения и заведомой благодарности за содействие и понимание.

Сергей Петрович не произвел неизгладимого впечатления, на которое надеялся ни на председателя суда, ни тем более, на Софию. Его постоянное акцентирование на «мы», лишило разговор кураторско-патронажного смысла, поскольку: «нам» полезно, «для нас» необходимо, «для нашей безопасности» важно, походило больше на боязнь признать свои личные заинтересованность, при личной же не состоятельности, а потому ясно показало Её Чести — слушать нужно свою внутреннюю убежденность, а не чье-то мнение, обобщенное до «нас».

Однозначно, будь такой визит месяц назад, до начала суда Буслаева, то он был бы принят с той важностью и серьезностью, на которые рассчитывал гость, хотя и сегодня было понятно, что для карьеры и личного спокойствия требованиям этим лучше уступить, тем более, что конец разговора имел интонации не терпящие отказа.

Итак, у нее был выбор между двадцатью пятью годами, востребованными обвинителем и на сто процентов обоснованное требование адвоката отправить его подзащитного на лечение в психиатрическую клинику. «Двадцать пять много, а для клиники, увы, психиатрическая экспертиза просто никуда не годна… Что же…, что же я могу?… „Дать“ по минимуму с оговоркой об имеющемся праве, в случае повторно назначенной экспертизы и признанием ею необходимости лечения, обращаться в высшую инстанцию, где наверняка учтут мнение нынешнего суда, пошедшего навстречу подсудимому, признавшему наличия смягчающих обстоятельств, а главное — не конкретность самой экспертизы. Это какой-никакой, но шанс — большего сделать я не могу. Была бы экспертиза однозначной!»…

Так и вышло. Из уст Её Чести прозвучало «шестнадцать лет и восемь месяцев», что было очень мало, особенно если учесть, запрашиваемое Лейбой, ссылкой на убийство одной женщины и троих детей, громкость процесса, витающий призрак общественного мнения, которое, впрочем, не учел вердикт присяжных заседателей, являющихся представителями этого самого общества.

Оставим переживания Игнатьева, в общем-то разбившего позиции обвинения в пух и прах, не побоявшись увещеваний бывшего советника своего подопечного, правда, пропавшего на время процесса, но обратим внимание на его дальнейшие действия. Алексей Михайлович еще пожнет последствия недоброй воли Сергея Петровича, а сегодня, по приезду в офис, он составит текст кассационной жалобы, имеющей цель, добиться прохождении новой, более развернутой психиатрической экспертизы, на основании выводов которой, а иных, кроме как требующих направить на излечение Буслаева, точно он не допустит, поскольку почувствовал руки свои «развязанными», приговор будет пересмотрен и изменен на лечение.

Сам Буслаев отправится в СИЗО, где провел до этого дня уже несколько месяцев, ему предстоит находиться здесь еще некоторое время в ожидании ошеломляющего постановления, направляющего его на новую экспертизу — адвокат, приложив все свои усилия, добился таки своего, причем главой комиссии будет назначен сам Лагидзе, его заместителем Марина Никитична Шерстобитова, что гарантировало результат, поскольку эти люди были очень заинтересованы в исследованиях с участием Буслаева, имели не только поддержку в некоторых кругах, но и недюжию опору у первых лиц государства.

Надо признать, что Захар Ильич пошел на некоторый подвох, доложив «наверх», что человек этот обладает и способностью прозорливости, привел несколько примеров, в том числе и исход суда, придуманный лично, чем очень гордился особенно, когда его предсказания сбылись. По всей видимости, люди, добиваясь власти и неограниченных возможностей, хотят знать не только будущее, но и каким образом можно избежать в нем негативное, в чем им показалось, может помочь бывший депутат, а ныне арестант с погремухой «Гомер»…

София Валериевна, так же претерпевшая внутренние изменения своего мира, в эти дни переносила чрезмерную нагрузку, подружившийся с ней врач скорой помощи, являлся теперь, как спаситель перед каждым заседанием, но в день вынесения приговора задержался и смог быть только после прочтения его текста, читая который судья почувствовала тяжкое недомогание, нарушение функций вестибулярного аппарата, а последние слова и вовсе сопровождались несколькими крупными каплями крови из носа, оросившими отпечатанные листы формата А — 4.

Тяжело дыша, Её Честь, дочитала еще несколько слов, опираясь руками о стол, задала по привычке вопрос — понимает ли подсудимый суть приговора, услышала в ответ звучный голос человека, к которому и были обращены эти слова, но не являющиеся ответом, а призывом: «Люди, помогите же ей, Бога ради, она умирает!». Эти слова, словно рука, снявшая розовые очки, заставили заметить приближение потери сознания, что подвигло сразу несколько человек броситься на помощь. Потом многие задавали себе вопрос, каким образом слепец смог понять состояние судьи, если зрячие ничего не увидели?!

Софию же, как принято говорить в народе, «разбил инсульт», но врачи, поначалу забеспокоившиеся состоянием, в котором она поступила в приемный покой ЦКБ, очень скоро заявили, что чудным образом женщина идет на поправку, хотя и потребуется несколько месяцев для восстановления.