Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Кровь бросилась к голове, пот выступил на лбу, совесть улыбнулась, довольная пришедшему новому раскаянию, но мир, как часто это бывает, все решил перевернуть:

— Щас и саться, и сраться начнешь, так что не зря ты до испарины перепугался!.. — Послышалось от куда-то, словно из-за закрытой двери, что было сложно и по суть, и по отдаленности принять на свой счет. Он промолчал и даже не шелохнулся. Слух напрягся и уловил совершенно тихий шепот. Скорее, не слыша ни слова, опираясь на интонации, Кирилл понял, что люди за дверью о чем-то договариваются, причем в отношении именно его персоны.

Как только он захотел наложить на себя крестное знамение и начал поднимать руку, послышался звук открывающееся двери, затем какие-то быстро приближающиеся звуки. Поднявшаяся ко лбу рука, как будто специально сыграла роль блока, защитившего его от тяжелого удара упругим резиновым предметом. Что-то хрустнуло, последним из запомнившегося оказались собственные слова: «Господи помилуй!»…

Страшная жажда, бесконечное ощущение неподъемной тяжести своего тела, не раскрывающиеся глаза, будто их завалило тонной песка, виски, ощущающие сжимание в тисках, непрекращающееся страстное желание смерти, боль во всем теле, пробивающаяся, сквозь всеобщую тошноту и одновременно чрезмерно повышенный тонус во всех мышцах.

Испуг и одновременный ужас сковал его от невозможности дышать, не то, что бы не чем было — он забыл, как это делать, предпринимая разные попытки, напрягая попеременно все мускулы, отчаиваясь и задыхаясь, «Гомер» силился раскрыть хотя бы глаза, но неожиданно ощутил, что веки и так раскрыты, тогда испугавшись мысли о своей слепоте, он закричал, то есть подумал, что издал крик, на деле только прошипел пересохшей глоткой.

Из мозга или от куда-то послышалось: «Я с тобой!», и только тогда к нему вернулась память. Глубоко вздохнув, будто всосав в себя ком льда, и обжегшись сверху горячим потоком слез, наконец, пациент постепенно почувствовал свое тело адекватно. Отступивший от сознания туман, открыл возможность воспринимать все посылы нервных окончаний, слияние этих сигналов в одном месте позволило прочувствовать, как что-то изнутри ломает каждую косточку, разрывает каждое сухожилье, раздувает каждый сустав. Интуитивно ему показалось, что опухоли и боли пройдут, если позволить вырваться всему лишнему через кончики пальцев, но для этого, что-то нужно предпринять.

Боль, нестерпимой волной каталась по всему телу, ни на секунду не покидая его. Почувствовав какие-то силы, несчастный попытался изменить положение тела и рванул руками, стараясь одномоментно и повернуться всем корпусом на бок. Сильнейшая боль пронзила запястья, лодыжки, живот, оказавшиеся привязанными к металлической кровати.

Пугающие и неприятные ощущение сменялись на мгновенно поступающие более белезненные. Буслаев понял, что привязан, лежа на спине совершено голый, ничем не покрытым, прижатым к холодной железной решетке, ощутил так же, какие-то предметы, прикрепленные к его рукам, внедренные в сосуды, через которые что-то поступало в его организм.

Сердце выбивалось из сил, спеша перегнать стрелку секундомера в несколько раз, и судя по всему, не безуспешно. Покровы кожи не однократно покрывавшиеся липким холодным потом, образовали корку, совершенно закрывшую дыхание порам. Не было сил ни пошевелить отяжелевшим языком, ни разомкнуть потрескавшиеся губы, периодически с силой сжимаемые в судороге зубы, вот-вот должные были потрескаться. «Если нет сил для слов вслух, то всегда есть капля усилия для молитвы про себя!». Сквозь зубы Буслаев начал цедить сквозь зубы по одной букве, складывая их в «Господи, помилуй!», что не получалось, но он был настойчив. Как только минут через пять, его усилия увенчались в произнесенные эти два слова целиком, произошло нечто, что наблюдавший за его состоянием санитар, определил, вырвавшимся: «Вот сука!». На его глазах жидкость из систем капельниц, поставленных на обе руки и обе ноги, вместо того, что бы, как и прежние полчаса, медленно убывать в тело больного, неожиданно начала пребывать обратно в бутылочки непонятным образом, причем не с кровью, а в прежнем чистом виде, что совсем было не объяснимым.

С каждой каплей, от которой освобождался организм Буслаева, он чувствовал себя лучше. Совершенно не понимая, что с ним происходит, и что видит работник, присутствующий в этой комнате, «Гомер» страстно продолжал молиться, благодаря чему, будто каждая буква вливаясь в сосуды, выталкивала из низ экспериментальный химический состав, который по замыслу испытателей должен был в течении нескольких часов лишить испытуемого полностью воли и возможности сопротивления.

Так продолжалось еще пять минут, пока бутылочки не наполнились, после чего задрожали, и начали раскачиваться. В это время санитар совершенно потерявший самообладание поддался панике, «тиски» обязательств, сдержавшие его волю, разжались и он было рванулся к двери, но вспомнив, что ждет его в случае не выполнения поставленной задачи, вернулся и более ничего не придумал ради своего спасения, как по очереди брать бутылочки и сливать их содержимое в раковину.

Последние капли ушли из четвертой емкости, как раз вовремя, послышались шаги за дверью, и в комнату вошли три человека, одним из них был очень коренастый безвозрастной мужчина, без шей, с низкопосаженной, сильно выдвинутой вперед головой, обладавший настолько сильным и заряженным мощью телом, что это чувствовалось на расстоянии. Несмотря на высокую температуру в помещении он был одет в длинный, свободного покроя плащ из легкой ткани. К этому прибавлялась шляпа с небольшими полями, однако достаточными для того, чтобы скрыть его лицо полностью. Вторым вошедшим следом за ним, был Сергей Петрович, внимательно слушающий объяснения следующего за ними доктора. Именно голос своего бывшего советника узнал Кирилл Самуилович, когда тот заговорил:

— Я правильно понял — он вообще сам не будет в состоянии принимать решений, касающихся всего, кроме обеспечения своей жизнедеятельности?…

— Совершенно верно. В туалет сходить сможет, положить в рот ложку с картофельным пюре сможет, а вот сам открыть дверь — нет… Костя, ну что, прокапал?

— Все до капельки, товарищ полковник!.. — Пробубнил санитар, отводя глаза в сторону.

— Ничего, ничего Генрих, я обещал, значит, сделаю — быть тебе генералом… Давайте, доделайте, у нас времени минимум — через 10–12 часов за ним приедут, когда очухаются, наверняка уже ищут… И ведь никто не скажет, что в овоща превратить человека можно всего за несколько часов, да еще в такого талантливого…, значит говоришь, что «это сможет, а это нет»?!..

— Ну вот это последние разработки…