Николай Лобко - Варенька

Зато Вова храбро снял с крючков свою добычу и с напускной небрежностью швырнул в ведро, наполненное морской водой.

Вильнув хвостами, рыбешки опустились на эмалированное дно.

Как всегда, не везло Коле. Он дергал лесу в одну, в другую сторону, но она не поддавалась.

— Что у тебя? — спросил отец.

— Крючки зацепились, — недовольно ответил сын.

Прежде чем Александр Константинович успел что-то посоветовать, вскочила Варенька.

— Я сейчас.

Она быстро сбросила с себя сарафанчик и, схватившись за лесу, решительно кинулась в воду.

Вова с восхищением следил за легко плывущей сестрой.

— Брассом кроет, — видимо подражая кому-то, авторитетно заявил он.

Отплыв недалеко, Варенька нырнула, спустя немного времени снова появилась на поверхности воды и, отдуваясь, крикнула:

— Коля, тащи!

— Эх ты, — начал было Вова трунить над братом, но отец прикрикнул на него и тревожно покосился в сторону жены.

Ее уже не было на камне. Опустив голову, она медленно удалялась.

Хорошо начавшаяся прогулка была непоправимо испорчена.

Поздно вечером в спальне, мягко освещенной ночником под голубым абажуром, между супругами произошло, ставшее наконец неизбежным, объяснение.

Татьяна Дмитриевна, запахнув халат, сидела на краю кровати, привалившись плечом к ее спинке. Александр Константинович курил у открытого окна.

— Я понимаю, — нарушая затянувшееся молчание, заговорила жена, — девочка ни в чем не виновата. Но я не могу к ней привыкнуть, хотя, как ты знаешь, я старалась это сделать. Она для меня больше, чем чужая.

— Она моя дочь, — напомнил он.

— В этом-то и горе! — вырвалось у нее.

— Но она неплохая девочка.

— А я ее не хаю, — ответила она и вдруг иронически добавила: — Наши сыновья, конечно, хуже.

— Для меня они все одинаковы.

— Я это вижу, — ревниво вспыхнула жена. — А для меня нет. Слышишь? Нет! Нет!

Она едва сдержала себя, чтобы не разрыдаться.

Рассердившись, Заречный повернулся, чтобы сказать что-то очень резкое, но вовремя спохватился.

— Когда она приехала, — заговорил он тихо, — на нее было страшно смотреть. Теперь девочку не узнать.

— Но почему я должна ее воспитывать? — упрямилась Татьяна Дмитриевна. — У нее жива мать.

Мать!.. О ней до сих пор не говорили, хотя все время помнили. Она будто незримо присутствовала при размолвке супругов, не давая им примириться.

Заречный подошел к жене и обнял ее за плечи.

— Танюша, ты ведь добрая, да и ребята привыкли к ней.

— Не уговаривай, Александр. Я наперед знаю все то, что ты сейчас скажешь, но я не могу, — заплакала она.

По всему было видно, что она действительно не в состоянии перебороть то чувство, которое ее терзало..

Она сама отлично понимала, что случилось самое страшное в ее положении. Она ревновала своего мужа к его первой жене, и поводом к этому послужила Варенька. Порой ей казалось, что он ласков с дочкой только потому, что она похожа на свою мать. Те же волосы, глаза, губы, нос… Татьяна Дмитриевна в первые недели знакомства с Заречным мельком видела у него фотографию, на которой он был снят с женой и дочкой, и еще тогда подумала: «Какая красивая женщина!»

«Что, если он в душе раскаивается в том, что разошелся с ней? — мучилась теперь она. — Конечно, он не скажет. Но что у него на сердце?» — И, уже вкладывая иной смысл в слова, она сквозь слезы продолжала твердить:

— Я не могу! Я не могу!

После этого вечера супруги несколько дней не разговаривали. Александр Константинович крепился и упорствовал. Всегда энергичный и рассудительный, он не находил нужного решения. Ему казалось: без жертв не обойтись, причем представлялся только один возможный выход — Варенька должна уехать! И, чтобы в дом вернулся покой, Заречный уступил.

Разговор с дочкой состоялся в тот самый день, когда она принесла домой грамоту, которой ее наградили за успешное выступление в летнем концерте детской художественной самодеятельности.

Александр Константинович начал беседу осторожно, исподволь, но, как только дошел до главного, Варенька сразу категорически заявила:

— Я никуда не поеду. Мне здесь хорошо. Я не хочу обратно к тете Лине.

— Ты можешь поехать к маме, — продолжал отец.

— И к маме не хочу.

— Но это нехорошо, она может обидеться.

— И пусть. Я не поеду к ней. Я не поеду, — зарыдала девочка.

Но ехать все же пришлось.

Спустя неделю Александр Константинович нашел знакомого, который направлялся в командировку в тот город, где жила Екатерина Ивановна, и попросил его присмотреть в дороге за Варенькой.

Неожиданно прибывшую Вареньку Екатерина Ивановна встретила со слезами радости на глазах.

— Доченька дорогая моя, приехала, — обнимая, прошептала она.

За последние годы Екатерина Ивановна похудела, подурнела, на лице появились морщины, под глазами мешки, как у людей, которым приходится часто плакать.

— Большая какая выросла, совсем не узнать, — любуясь дочкой, восторгалась она. — И нарядная…

— Это все мне папа купил, — похвалилась Варенька и указала на два больших чемодана: — У меня есть еще платья, и пальто, и ботинки. Папа у нас очень хороший. Правда, мамочка?

— Мы давно с ним не виделись, — уклонилась от ответа мать и прислушалась к звукам рояля, которые доносились из соседней комнаты.

— А почему вы давно не виделись?

— Когда вырастешь, сама узнаешь.

— Ему не хотелось, чтобы я уезжала, но он сказал: ты обидишься, если я не приеду к тебе. — Александру Константиновичу удалось убедить в этом дочь. — У меня есть его карточка. Хочешь, покажу? — спросила она и, не дожидаясь ответа, достала из кармана фотокарточку.

Екатерина Ивановна, прикусив нижнюю губу, с грустью посмотрела на фотографию и тут же вернула ее дочке.

— Спрячь подальше, — приказала она и снова покосилась на дверь, из-за которой доносилась нестройная музыка. — Здесь у тебя другой отец.

— Я это только тебе показала, чтобы ты знала, какой у нас есть хороший папа, — понимающе кивнула головой девочка.

Мать вздохнула и усадила дочку в кресло, обтянутое бордовым плюшем.

— Посиди минутку здесь, только, пожалуйста, не шуми.

— Хорошо, — охотно согласилась дочка.

Геннадий Ксенофонтович, бледный худощавый мужчина с гладко выбритым подбородком и очень редкими, но аккуратно расчесанными светло-русыми волосами, производил неприятное впечатление сухого, замкнутого человека. Сидя за роялем, он нажимал клавиши пальцами левой руки, а правой записывал ноты на лист бумаги.

Когда за его спиной осторожно приоткрылась дверь и на пороге остановилась Екатерина Ивановна, он не оглянулся.

— Сколько раз просить, чтобы меня не беспокоили, когда я работаю, — совершенно ровным и бесстрастным голосом произнес он, продолжая записывать ноты.