Э. Дж Пирс - Дорогая миссис Бёрд… [litres]

Я едва могла дышать, и с трудом боролась с подступающими слезами. Не хотелось подводить их всех, и я кивнула в ответ, обняв ее.

– Эмми, мне очень жаль, – тихо проговорила малышка Мэри, коснувшись моего плеча, и в ее глазах я увидела слезы. Тель больше ничего не говорила или не могла ничего сказать. Одной рукой я обнимала ее, другой Мэри, а потом, наконец приняв вызов, к нам присоединилась Джоан.

– Эм, – сказала она, и я обняла ее, оторвавшись от Тельмы. Джоан всегда восхищалась Уильямом, надеясь, что ее сыновья будут похожими на него.

– Я знаю, – я пыталась говорить спокойно, но чувствовала, что надежды нет. Я не хотела, чтобы они это поняли. Нужно быть сильнее и тоже поддержать их в эту минуту.

Джоан разжала объятия, взяв меня за руки, и ее глаза тоже заблестели от слез, но она пыталась улыбаться.

– Бедный наш Билл, – прошептала она, качая головой.

Когда крупная слеза, вопреки моим стараниям, все же покатилась вниз по щеке, я забыла о себе, и даже о Банти.

Дело было не в нас самих. Горестно было то, что мы все потеряли достойного, мужественного друга, который даже не успел получить от жизни все, чего заслуживал. Глупые ссоры, мое чувство вины не имели значения. Важно было то, что Билла больше нет с нами. Его больше не вернуть. Здесь, на станции, в это невозможно было поверить.

Я с ужасом ждала этой встречи, боялась, что они узнают, что это я во всем виновата. Но конечно, никто из них не знал, что случилось на самом деле, только что Билл погиб, а Банти оказалась в больнице.

Джоан, Тельма и Мэри, как тысячи других людей, проводили дни и ночи в тяжелой, порой опасной работе, помогая спасать незнакомых людей, которых никогда не встретят. Но сегодня с ними не было их друга. Сжав зубы, делать свое дело – совет хороший, но стоило признать, что это было страшно и несправедливо. Вся эта война была страшной, омерзительной и несправедливой.

Не звонил ни один телефон.

Чуть помедлив, я отпустила Джоан, смахнула слезы и взяла ее и Мэри за руки. Так мы стояли посреди диспетчерской вчетвером, держась за руки, словно на школьном тайном собрании друзей.

Я первой нарушила молчание, желая сказать что-то, что облегчит боль нашей общей утраты.

– Ну же, девочки, – мой голос дрожал, но я старалась говорить уверенно. Взглянув на Мэри, я добавила:

– Не плачьте. Выше нос.

Прошло всего четыре месяца с тех пор, как ее старший брат пропал где-то в Италии, и теперь она плакала, потеряв сразу двух близких. Я крепче сжала ее руку в надежде, что я для нее сейчас – как старшая сестра. Она едва заметно улыбнулась мне.

– Умница, так держать, – шепнула я.

Настала очередь Тельмы.

– Вы только посмотрите, – она шмыгнула носом. – Разве можно так реветь? Мы же в форме, и вообще…

Джоан героически подхватила падающее знамя.

– А что бы сказал на это Билл, а? – вдруг ее голос сорвался, и она дважды повторила: «Боже, боже мой…»

Девочки старались изо всех сил, и это было невыносимо.

– Что ж, – медленно проговорила я. – Билл был бы удручен, увидев, что мы все так убиваемся, но думаю, что он бы все понял. И попытался бы нас подбодрить.

Говорить от его лица было сплошным кощунством, но это подействовало. Девочки одобрительно закивали и заулыбались.

Снизу послышался гул мотора. Первая бригада вернулась с вызова.

Малышка Мэри в панике схватилась за платок. Джоан и Тельма тоже. Никто не хотел быть застигнутым врасплох.

– Не спешите, – предупредила я. – Они еще паркуются. Спущусь к ним через минутку.

– Спасибо, золотце, – высморкалась Тельма. Она выпрямилась, а затем спросила, что с Банти.

– У нее все просто замечательно, – выдала я заготовленный ответ. – Но ей нужно время, чтобы полностью поправиться.

– Ты ведь передашь ей привет от нас, правда? – спросила Тель, и я кивнула, чувствуя дурноту.

На станцию возвращались другие бригады, мужчины кричали, переговаривались. Вот-вот кто-нибудь из них должен был подняться наверх, попросив чаю.

– Пойду-ка я вниз, – сказала я в надежде, что это прозвучит бодро.

– Они тебе обрадуются, – сказала Джоан.

«Неужели? – подумала я. – Если бы они все знали правду!»

Но я улыбнулась девочкам в последний раз и спустилась вниз, к друзьям Уильяма.

Как последняя трусиха, я пошла домой длинным путем, в обход, чтобы не видеться с мистером Боуном. Я была уверена, что он знал о случившемся, и хотя поступать так было подло, еще одного такого разговора я бы не выдержала, особенно потому, что он сам потерял сына. У всех людей в такие мгновения на лице застывала гримаса отчаяния, плохо спрятанная за вымученной улыбкой, и каждый не знал, что сказать, или, что еще хуже, не мог справиться с собственным горем.

Но понемногу я возвращалась к прежней жизни, и уже не в первый раз я вспоминала Чарльза и думала, о чем я могу ему рассказать. Мы не так давно знали друг друга, и несмотря на то, что я постоянно писала ему и он отвечал мне, прошло слишком мало времени. В письмах я упоминала лишь то, что могло его развеселить, а он говорил о том, что на фронте довольно скучно и вовсе не опасно, детально описывая какие-то повседневные мелочи своей жизни. Написал ли ему мистер Коллинз о бомбах, разорвавшихся в клубе? Пусть так, но я должна была рассказать ему обо всем сама.

Улицы постепенно полнились людьми, спешившими на работу. Я вжала голову в плечи, надеясь избежать случайных встреч и пытаясь придумать, о чем сейчас напишу Чарльзу. Буду краткой, никаких подробностей. Со мной все в порядке, Банти идет на поправку. Как всегда, я проходила мимо детской площадки, и сейчас остановилась, увидев, как двое детей играют в салки с собакой. Дети визжали от восторга, а маленький терьер заливался лаем. Увлеченные игрой, они не обращали внимания на холод, сырость и воронки от снарядов, вокруг которых бегали. Девочка подозвала песика, и он бросился к ней, виляя хвостом. Она взяла его на руки, слишком маленькая, чтобы держать его, как надо, крепко обнимала, пока он лизал ее лицо, а его задние лапки болтались в воздухе и перепачкали ей все пальтишко.

Опершись на ограду, я следила за их игрой. Вчера шел дождь, ограда еще была влажной, и мои перчатки быстро промокли, но я не двинулась с места. Я хотела так же носиться, играть, крича и смеясь, как ни в чем не бывало. И даже позволила себе помечтать, что Чарльз рядом со мной, держит меня за руку и говорит, что все будет хорошо. Пусть говорит, даже если это неправда. Он умел говорить убедительно, безо всякой самоуверенности, но так спокойно, что я чувствовала себя в безопасности и что любая беда была нипочем.

Я встряхнулась. Нечего было предаваться мечтаниям. Бог знает, что он подумает обо всем, когда вернется, и больше не будет смысла врать ему про меня и Банти. Узнав правду, он больше на меня и не взглянет.