Люси Эдлингтон - Алая лента

— Шутишь. Я и сама собираюсь прибарахлиться, пока весь этот чертов универмаг не сгорел дотла. Мы с девочками решили остаться здесь, в Биркенау. Надзирательницы мечутся туда-сюда, как трусливые кролики. Если нас не пристрелят и не взорвут, то освобождение — это вопрос нескольких дней, и только. А вот их, — она указала кивком головы на плац, где строились на проверку полосатые, — погонят стадом как можно дальше от освободителей. Этот поход закончится для всех смертью в снегу — их либо пристрелят, либо бросят замерзать. Им живые свидетели не нужны. Так что пойдем в барак, спрячешься вместе с нами. Подождем немного, а потом выйдем отсюда за ворота уже свободными людьми.

Соблазнительное это было предложение. Я верила словам Балки насчет того, что Им живые свидетели не нужны. А еще мне не хотелось покидать это место просто потому, что здесь до сих пор оставался призрак Розы. И все же, все же…

— Нет, — покачала я головой. — Я ухожу. Постараюсь выжить и добраться до дома. Найду мою бабушку…

— Да-да, и явишься к ней в своем Освободительном платье! Ладно, удачи тебе, модистка! Откроешь после войны свой салон, я стану первой твоей заказчицей, договорились? Себя приодену и своих тоже, верно, дорогуши?

Она потрепала одну из своих подружек по щечке, а затем пошла прочь и утащила их за собой. А я побежала на проверку.

Холодными звездочками падали снежинки. Наверное, смотреть на этот снегопад было бы очень красиво, стоя у окна в теплом халате и домашних тапочках, вместе с бабушкой, дедушкой и Розой.

Еще бы миску горячей рисовой каши, добавить в нее для полного счастья большую ложку варенья, размешать…

«Я ухожу, Роза, — мелькнула мысль в моей голове. — Я действительно ухожу».

Проверка тянулась бесконечно долго. Надзирательницы были встревожены и озабочены, это было ясно по тому, что они не пристрелили на месте каждого не в тюремной одежде. Мы были рады своим слоям одежды. В темноте я скорее чувствовала, чем видела, как дрожат и падают одна за другой полосатые — в основном это были женщины, одетые лишь в тонкие робы, без пальто, без носков на ногах. Иногда с помощью соседок им удавалось вновь подняться на ноги, но чаще всего, упав, они больше уже не двигались. Смотреть на это было невыносимо, и я пыталась следить только за падающими на кончик моего носа снежинками. Вокруг было шумно — заливались лаем собаки, рычали своими моторами мотоциклы. Надзирательницы кричали.

Каждой полосатой выдали по маленькому куску хлеба. Пронзительно завыли свистки. Вот оно! Вначале медленно, а затем все быстрее, мы двинулись вперед!

Мы бежали шеренгами по пять в ряд, колоннами по пятьсот человек. Вперед, вперед, по главной улице Биркенау. По одну сторону рядом со мной бежала Землеройка, по другую Гиена. Другие девушки из моечного цеха — чуть дальше, у меня за спиной. Вскоре мы добрались до главных ворот лагеря с металлической аркой, на которой было написано: «Труд делает свободным». Пробегая сквозь эту арку, я подумала: «Неужели все это на самом деле происходит, не во сне?» Мы покидали Биркенау, место — на долгое время заменившее нам мир.

Покидая его, я чувствовала, что разрываются последние нити, связывавшие меня с Розой. Теперь осталась лишь одна, последняя — алая лента, которую я запихнула в перчатку и уютно уложила в чашечке своей ладони.

У ворот стоял мужчина в безукоризненно чистой, отглаженной униформе и наблюдал за тем, как мы покидаем лагерь. Снежинки падали на его мундир, на приколотые к нему значки и медали. Увидев его, я сбилась с шага. Я видела его на фотографиях в доме Мадам, когда летом была у нее в доме. У ворот стоял муж Мадам, комендант лагеря. Видел ли он пробегавших мимо него людей или только полосы.

Мы пробежали мимо.

Мы бежали все дальше — серые призраки на фоне белого сказочного пейзажа. Бежали по странной местности с изгородями и домами — настоящими домами, окна которых были закрыты, а занавески задернуты.

Мы бежали все дальше. Тот, кто больше не мог бежать, опускался на обочину или падал под ноги тех, кто бежал следом. «Я больше не могу, просто не могу, не могу», — стонала рядом со мной Землеройка. Я же мысленно повторяла свою мантру: «Я смогу сделать это, и я сделаю».

Мы бежали все дальше. Взошло солнце, и небо слегка посветлело. Снег продолжал идти. Холод пробирался даже сквозь многочисленные слои одежды. Согревала меня только зажатая в руке алая лента.

Мы бежали все дальше. В какой-то момент Гиена хрипло выдохнула: «Все, пора бай-бай» — и повалилась вперед, потянув меня за собой. Я подхватила ее, и мы выпрямились раньше, чем нас настиг хлыст надзирательницы.

— Давай, шевелись, — сказала я. — Нужно идти.

— Сейчас, только погоди минутку, — вздохнула Гиена. Лицо у нее было белым, словно высеченным из льда.

— Останавливаться нельзя. Мы все должны двигаться вперед.

Я закинула себе на плечо руку Гиены и дальше буквально потащила ее.

— Кончай издеваться над нами, — сказала Землеройка. — Ты всегда думаешь, что лучше других знаешь, что надо делать. Мне вот тоже надо отдохнуть. Меня больше ноги не держат.

— Должны держать, — отрезала я. — Давай руку, и вперед.

Подскочили еще две девушки из моечного цеха, без лишних слов подхватили Гиену и поволокли ее с собой.

И мы побежали дальше.

Больше всего страдали те, кто не позаботился об обуви. Люди, которые легкомысленно считают одежду и обувь не главными вещами, просто никогда не ходили босиком по снегу. Километр за километром. Я так была рада своим новым ботинкам. Когда открою свой салон, обязательно, кроме модной одежды, буду создавать теплые вещи. Много зимних шерстяных вещей.

Так я заставляла себя идти вперед — мыслями о том, что каждый новый шаг приближает меня к моему модному салону. Тем более что двигались мы на запад от Биркенау, а значит, в сторону Города Света, до которого оставалась примерно тысяча километров. Хотелось надеяться, что не весь этот путь придется преодолеть бегом.

Нужно добавить, что время от времени нам все же приходилось останавливаться, чтобы сойти на обочину или в придорожную канаву и пропустить большие автомобили, мчавшиеся мимо нас с зажженными фарами. Одна машина не стала дожидаться, когда мы ее пропустим, и врезалась прямо в колонну полосатых. Я успела нырнуть в одну сторону, девушки из моечного цеха отпрянули в другую. Машина прошла между нами, и я увидела на заднем сиденье офицера в высокой фуражке, закутанную в меха женщину рядом с ним и нескольких ребятишек — их детей, очевидно. Все они выглядели смертельно испуганными. Что ж, это хорошо. А женщину я сразу же узнала, Мадам Г., обладательница моего красивого платья с вышитым на нем подсолнухом.

Интересно, она захватила его с собой или оставила в Биркенау? И где сейчас находится та волшебная, сделанная руками Розы вышивка?