Ремус Лука - Избранное

Прошло полгода. Жизнь в селе Поноаре после всех волнений вошла в тихое, спокойное русло. Было лето. Несколько дней назад началась жатва, и люди не знали отдыха. Черный трактор с прицепленной к нему жнейкой, словно гигантский жук, растопыривший лапы, вгрызался в край пышного поля, оставляя за собой широкую борозду. Женщины в красных, голубых и зеленых платьях рассыпались по полю, будто блуждающие цветы, и вязали снопы. Позади них двое мужчин быстрыми точными движениями метали копны. Медленно двигались две пары волов, волоча за собой плуги и оставляя между копен черные борозды, и солнце в свежих пластах играло металлическим блеском. На другом конце поля двадцать мужиков в длинных крестьянских рубахах, ритмично раскачиваясь налево и направо, косили хлеб. Все они были похожи друг на друга, словно братья, и еще издали было заметно, что у всех у них короткие, густые усы и мясистые горбатые носы. Это были Молдованы и Колчериу. Их жены вязали снопы, а Макарие Поп метал копны выше своего роста.

Тоадер Поп вышел из лесу и стал спускаться в долину, улыбаясь при виде этой картины. Шел он медленно, потому что раны, нанесенные ему, еще не зажили. Он опирался на пастушеский посох. В руке у него был кувшин.

Косари увидели его издалека и остановились:

— Тоадер идет!

Выйдя ему навстречу и справившись о здоровье, они пригласили его отдохнуть с ними хоть несколько минут. Тоадер сел на сноп и угостил всех вкусной водой, набранной в роднике под холмом. Потом попросил косу и попробовал сделать несколько широких взмахов.

— Не терпится мне, скоро выйду.

— Погоди, Тоадер, — сказал Герасим Молдован, улыбаясь. — Ведь есть кому работать. Ты лучше поправляйся.

Косари снова взялись за косы и двинулись, раскачиваясь, друг за другом, а Тоадер направился к женщинам, которые следовали за трактором, туда, где стояла София, приложив руку козырьком к глазам и поджидая его.

Еще тогда, в декабре, после того как Хурдук притащил на своих плечах израненного Тоадера в село, откуда его на телеге отвезли в больницу, крестьяне неожиданно осмелели. Несмотря на жестокий мороз, забывая, что ладони примерзают к ручкам топоров, за восемь дней они отстроили заново овчарню.

Они снова созвали общее собрание, которое продлилось не больше часа. Милиция арестовала Иосифа Мурэшана: его длинный нож, известный всей округе, так как он резал им свиней, нашли в лесу на месте преступления. Мурэшан во всем признался, и через день разыскали Боблетека и двух его сыновей. Настигли их в Клуже, где они скрывались у своего родственника.

Всех их исключили из коллективного хозяйства. Исключили и Иоакима Пэтру и посадили его в тюрьму за поджог овчарни. Выдал его тот же Мурэшан. Пэтру и не отпирался.

Исключили и Флоарю. То, что Корнел участвовал в покушении на убийство, которое только чудом не случилось, заставило замолчать всех ее родственников. Теперь Флоаря жила одиноко, покинутая всеми. Она постарела, высохла и сгорбилась за эти полгода. Ходила она только на кладбище, где проводила долгие часы на могиле Корнела.

На этом собрании был исключен и Викентие Пынтя. Герасим Молдован потребовал вернуть назад заявления о выходе из коллективного хозяйства, рассказав, кто и почему подбил их на это.

— Теперь мы поняли, — добавил он.

Он не пояснил, что именно они поняли, но никто об этом и не спросил.

Через несколько дней Викентие исключили и из партии.

Теперь он нанялся на работу в государственное хозяйство в Веце. Анику он выгнал. С матерью ушла из дому и Ливиуца. Викентие стал жить бирюком, даже когда встречал людей на дороге, то не здоровался.

Старик Обрежэ жил по-прежнему среди икон, в своей просторной комнате. Пил вино и молился. Встав за занавеску, он посматривал на людей, проходящих по улице. На суде его имя не упоминалось. Иосиф Мурэшан не хотел, чтобы всплыли давнишние дела, а Обрежэ благодарил бога, что сможет еще видеть солнце те немногие дни, которые ему осталось прожить.

Георге Хурдук оправился от ожогов. Он вернулся к своим овцам и стал еще молчаливее, чем прежде. Он все еще вздрагивал, видя, как Лучия гордо идет по улице, но девушка не обращала на него внимания. Парень вздыхал и думал: «Правильно сказал мне отец».

Двадцать первого июня в пять часов утра Мэриуца, дочь Илисие Молдована, родила сына, которому дали имя Илисие.

Илисие Молдован пришел к Тоадеру и попросил оказать честь и согласиться быть крестным отцом. Говорил он просительно и сбивчиво:

— Сам знаю, что позор это, вот так, незамужней да ребенка… Но он-то, бедненький, не виноват. Может, если ты его окрестишь, как ты есть коммунист и люди тебя знают, может, тогда и не будут смеяться над бедным дитем?.. А то ведь что делать? Не убивать же его… Да вот, тут некоторые говорят, что в новой-то нашей жизни на такие дела по-другому смотреть нужно, не так, как бывало… Что позор, дескать, обманщику, а не той, кого обманули. Что у ребенка такие же права, как и у законного, и никакой тут разницы… И над матерью нельзя смеяться… Да ты лучше меня знаешь… Вот мы и подумали про тебя, понимаешь? А что до церкви… Я с попом говорил, он домой крестить придет… Не отказывайся, Тоадер. У меня и так на душе черно от горя… Бедное дите…

Тоадер согласился. Маленький Илисие ему понравился: у него были голубые глаза, черные брови и еле заметная складочка между ними. Тоадер думал, что, быть может, Илисие и будет тем человеком, который вспомянет его за стаканом вина, когда останется от него одно только имя.

Ремус Лука родился 25 мая 1923 года в городе Тыргу-Муреш, в семье служащего. Окончил филологический факультет Бухарестского университета и Бухарестский литературный институт имени Михая Эминеску. Первые годы после окончания института работал в редакции столичного литературного журнала «Вьяца ромыняскэ» («Румынская жизнь»). Дебютировал как очеркист и рассказчик в начале сороковых годов. Румынская критика 1953 года восторженно встретила появление повести Р. Луки «Ана Нуку» — первого в румынской литературе произведения, героиня которого, простая крестьянка, предстала перед читателем не забитой рабой семьи, но активной труженицей, полноправным членом общества, обретшей новые духовные ценности в служении людям и сумевшей помочь родному селу зажить более полнокровной и счастливой жизнью.

Для Р. Луки, писателя, характерна активная позиция по отношению к жизни, недаром он много лет проработал журналистом, хорошо знал простых людей и те проблемы, которые их волновали. Сам писатель так говорил об этом: «Трудно предположить, чтобы писатель-реалист, какими бы скромными ни были его намерения, смог бы написать хоть одну полноценную страницу, предварительно не изучив глубоко жизнь общества».