Виктор Блытов - Служил Советскому Союзу!

Женщины, в принципе ожидали этого признания, ибо недаром напросились к Марине в дом. Слухи о том, что не все благополучно в семье Верстовских давно кружили по поселку. И вот сейчас Марина сама призналась в том, что боялась сказать даже самой себе.

Все женщины сидели за столом, опустив головы, и ожидая видимо дальнейших признаний. Наступившая тишина вслед за признанием громом ударила по ушам.

Жизнь жены морского офицера весьма безрадостна, особенно в таком поселке, каким был Тихоокеанский. Рожать, воспитывать, ходить по магазинам, ждать и по ночам плакать в подушку. Больше им ничего не оставалось. И встречать с объятиями, с любовью вернувшихся с моря и пропахших морем, табаком, всегда думающих немного о своем своих моряков.

К Грете Хейковне, как-то пришла, вроде как позвонить жена мичмана Корелова Зоя. Пришла с бутылкой хорошего вина, и ожидая в два часа ночи звонка, неожиданно спросила:

– Грета, а Грета, вот ты адмиральша, объясни, мне дуре мичманше, как выйти замуж за адмирала. А то мой Сашка никогда не станет, даже лейтенантом и все получает после всех и квартиры и пайки и деньги совсем не те, что у тебя.

Усмехнулась Грета Хейковна, повела головой и немного подумав ответила:

– Выходила я замуж за курсанта третьего курса, потом был флот. Я в Североморске месяцами сидела дома, поднимала двух дочек. В магазин выйдешь вроде светло, возвращаешься уже темно. Пока ходила, дети проснулись – у одной сопли – простудилась, у другой зуб болит или со стула упала – ударилась. А Сашка мой в своих морях, может вспоминает, да только некогда ему с утра до вечера на вахте. Штурман он у меня был. А штурман один на корабле и в море некому даже подменить. Месяц корабль в море – так он не спит практически месяц, два так два, сама знаешь собачью штурманскую работу. Перехватить минут пятнадцать в уголке за шторкой и за свой прокладочный стол, рисовать курсы своего корабля и соседних кораблей. Зато как дождусь, он придет расцелует поест, а сам за столом засыпает. А я сижу плачу от жизни такой. Дотащу, сколько сил хватает до постели, раздену, а он даже не слышит. А я ведь тоже женщина. Мне тоже надо, не только ожидание, слезы и дети, но и встречи с любимым. А потом старпомом стал, так еще меньше стал дома бывать и приходит домой какой-то колючий, озлобленный, думающий только о своем. Собачья должность. Потом с кораблем перевели сюда на ТОФ. Командиром здесь стал на крейсере ‘Сенявин’ и все мысли у него на корабле, а не дома. А я должна тыл ему обеспечивать, дочек поднимать, люблю я его. К его приходу стенгазеты о нашей домашней жизни выпускаю. Вроде ему интересно стало – стоит, читает, смеется. А мне самой смешно. Так он стал тоже по праздникам свою стенгазету домой притаскивать. Так и общаемся через стенгазету, или боевой листок, где я все свои проблемы ему излагаю и новости в семье – засмеялась Грета.

– Нет, Грета Хейковна – это долгий путь с курсанта. Как сразу за адмирала выйти и что бы жизнь адмиральская и все положенные привилегии – усмехнулась Зоя и попросила разрешения закурить.

Многие женщины втайне от своих мужей курили, когда те были в море. А некоторые впадали в запои от такой жизни, в которых было только одно – ожидание мужа с моря и воспитание детей.

– Да кури скаженная, если без табачища не можешь, только пожалуйста не в комнате, а на лестнице. Не переношу я табачный запах, хотя мой и курит, так чтобы я не знала. А если телефон позвонит, я тебя позову – усмехнулась Грета Хейковна, выключая чайник – потом придешь, чайку попьем немного – только запомни уважаемая, что один адмирал уже занят, да и у остальных есть жены, которые их от курсантов до адмиралов довели и столько настрадались, что многим и не снилось.

Все жены морских офицеров жили довольно безрадостной жизнью, связанной, прежде всего, с ожиданием мужей с моря. И конечно все присутствовавшие на вечеринке понимали Марину. У многих эти мысли, часто бывали в голове. Но поддерживала сплоченность, дружба и общение друг с другом. А потом был фейерверк, когда мужья возвращались с моря. Конечно, не все женщины выдерживали такую жизнь и длительные ожидания по многу месяцев. Многих долгое ожидание и нервотрепка ломали. Кто-то шел в загул и уходил вечерами, оставив детей соседке, забываться в ‘Большую рыбу’, так назывался в поселке Тихоокеанском ресторан ‘Дельфин’, где всегда было много штабных и холостых офицеров, искавших приключений на стороне. И потом, отдавшись потоку распутства, неслись сами не знали куда. Кто-то бросал все, брал детей и улетал подальше от этого поселка весьма далекого от больших городов, на самом краю далекого Японского моря.

Все было хорошо в поселке и квартиры с паркетными полами и в магазинах мебель вся заграничная и косметика французская, и тряпок заграничных полные магазины, а вот радости почти не было. Слез было достаточно, как и страстей, которые порой разыгрывались в далёком поселке, тоже могли соперничать с шекспировскими трагедиями.

– Маришь, ты конечно права по своему – начала осторожно Грета Хейковна – а как же Леонид? Ты о нем подумала?

– Да что Леонид? – внезапно разрыдалась Марина, уткнув свою начинавшую седеть голову, где небольшая седина, проглядывала через светлую краску – я ему нужна? Нужен наш Боря? Ему нужны больше нас, его корабли, его море. Если он даже домой, когда в базе не каждый раз приходит. А если приходит, то еле живой и толку от него, как от мужчины, как от мужа, нет никакой. Спать, спать, спать. Ляжет и бормочет – ты моя Хоккайда, я тебя хонсю за твою секоку, я тебя кюсю. Утром пораньше встанет и бегом на корабль. Ему там хорошо – каюта, вестовые, чай, когда захочет, салон для питания. Были бы там девки – так и дом вообще не нужен был бы. Хотя я думаю, что даже и девки ему не нужны. А зачем?

Рядом разрыдалась Лали и всхлипывая закрыла лицо, видимо и ее мучали подобные проблемы. Заплакали за компанию и Оксана Оноприенко и Анастасия Жженова.

– Мой тоже вспоминает эту Хоккайду, но я ему сказала, что еще раз дома вспомнит откушу его секоку и он успокоился, больше дома не вспоминает ни Хокайду ни Хонсю – рассмеялась Грета Хейковна, вытирая слезы.

Все женщины сквозь слезы рассмеялись.

– Вот шо я вас сейчас скажу бабоньки – заговорила с красивым украинским певучим говором Оксана Оноприенко – я скажу тебе по простому извини, что не так, а хватит Маринка дурить. Не первый год мы все вместе тянем нашу нелегкую бабью долю. На тебя смотрят все бабы с вашего корабля и мичманши, лейтенантши и даже капитан-лейтенантши и ты для них являешься примером, маяком, знаменем, пока мужья в море, опорой в их нелегкой жизни. На тебя все смотрят и свою жизнь сверяют. А ты сдалась, сбежала, что им делать? К кому пойти потом этим женщинам, какой им пример? К командирше, если что не так со здоровьем, с детьми, с родителями. И всех ты должна встретить, обогреть своим теплом, мудрым советом. К тебе ведь идут все и офицерши и мичманши! Вот ты милая и неси свой крест матери командирши, да и Леньку своего поддерживай, знаешь, как нелегко ему приходится? А вернется с морей, а здесь нет ни тебя ни Борьки, что делать? Ты хоть поставь на минутку, себя на его место. Ведь наши держаться там только благодаря тому, что знают, что здесь мы их ждем дома, что здесь мы их опора стена, очаг к которому надо вернуться. А ты – она махнула рукой.