Татьяна Виноградова - Печальные звёзды, счастливые звёзды [антология]

Какие-то дурацкие мысли понеслись в голове: надо же, целуются! Весь Петербург гриппует, чихает и кашляет, а они…

Нет, Марта не устроила скандала, молча натянула чёрное пальто, шагнула в вертушку двери и замерла, почувствовав на плече тяжёлую мужскую руку. Она ждала чего угодно: слов о прощении, негодования, даже мата и брани, но только не того, что прозвучало.

— Ты же знаешь, что твой срок вышел, — говорил Мишель, не подбирая выражений, — ты старая уже, морщины замазываешь, а мне нужны молодые кадры. Роль венской проститутки — это для тебя нормально, дальше придется уступить.

Марта слушала брызгающего слюной Мишеля и не понимала — при чём тут это? Новая постановка об Августине — певце-пьянчуге, который умудрился выжить во время страшной чумы в средневековой Вене. В пьесе не было прекрасных дам — главных героинь, а она… она рада сыграть кого угодно, хотя бы и проститутку.

— Я тебе больше не нужна? — только и спросила Марта, кутаясь в чёрное пальто.

— Да погоди ты, ну чего? — Мишель вцепился в пуговицу, крутанул. — Думаешь, я тебя оставлю? Мне Наташка до фонаря, лишь бы сыграла хорошо в новом спектакле. Я тут задумал…

— Что-то я не помню, чтобы ты меня в свое время так мотивировал — поцелуями, — прервала Марта, вырвалась, оставляя пуговицу в жёстких руках.

Он не остановил.

Снег умело маскировал слёзы, которые катились и катились. Марта знала, что Миша прав, что в сорок лет не сыграть блестяще ни Джульетты, ни Офелии, но разве при этом обязательна смена любви?!

И теперь она брела по ночному городу, перебирая, как бусинки, былые сигналы. Догадывалась же обо всём! Закрывала глаза, надеялась на то, что мимолетные увлечения Мишеля испарятся, пропустила самое главное — любовь кончилась.

Марта свернула в арку, как всегда, ощутив страх нескольких метров пути и вечный холод, что царил здесь даже в жаркую погоду. Вынырнула в тёмный квадрат дворика, побрела мимо качелей, мимо стоянки машин, мимо помойки.

Стон донёсся неожиданно — тихий, протяжный. Марта и не поняла поначалу — что это? То ли ветер в кронах деревьев, то ли дребезжит проволока для сушки белья на чьём-то окне.

Марта сделала ещё шаг и поняла, что стон со стороны бетонного квадрата, на котором в ряд стояли железные контейнеры для мусора. Она включила фонарик на телефоне, посветила.

Бомж у контейнера слабо шевелился, пьяно мычал и пытался встать на коленки. Значит, соображает, значит, не обморозится, уйдёт.

Марта выключила телефон, прошмыгнула мимо контейнеров. Остановилась. Что-то было не так. Неправильно. Она обернулась — вот что! Шею бомжа окутывал широкий шарф, такой белый, что белизною затмевал снег. У пьянчуги-то?

Марта подошла ближе, склонилась:

— Что с вами? Вам плохо?

Молодой совсем парень, пальто как у неё — чёрное, только мужское. Шапки нет, длинные, до плеч, волосы намокли под снегом, облепили голову. Алкоголем от бомжа не пахло. Он промычал что-то, застыл, словно подошедший человек гарантировал помощь.

Марта дотронулась ладонью до его лба, отдёрнула — парень пылал, жаркие волны температуры обожгли пальцы. Она схватилась за телефон — Скорую вызвать, задумалась: грипп в городе, врачи с ног сбиваются, пока приедут…

Мужчина лежал в коридоре Мартиной однушки и не шевелился. Не такой уж и юный, кстати, лет тридцати, а то и с небольшим. Она перевела дыхание, растёрла онемевшее плечо. С трудом дотащила, тяжёлый. Не потому что сам такой, кашемировое пальто мокрое. Хорошо, сосед помог и, слава богу, не спросил — кто это.

Снять бы с него пальто чёртово! Марта справилась, ахнула — рубашку и джинсы помоечного найдёныша тоже хоть выжимай. Долой! Благо, раздевать неподвижных она научилась ещё студенткой. Мама работала, а Марта выхаживала парализованного после инсульта отца. Парень что-то промычал, но глаз не открыл.

Марта подхватила его под мышки, заволокла в комнату. Плавки оставили мокрый след на паркете. Он, что, в Неве купался? Она опрокинула парня спиной на не сложенный с утра диван, решительно стянула с него носки и трусы, перетащила головой на подушку, укрыла простынёй.

«Ну вот, прилично выглядит, — оглядела Марта находку, — теперь можно и Скорую помощь вызвать». Она потянулась к телефону и чуть не выронила его. «Доченька, с днём рождения! Ты где? Дозвониться не могу. У тебя всё в порядке?» — проорало голосовое сообщение. «Всё хорошо, я позвоню позже», — быстро ответила Марта и, вместо того чтобы набрать Скорую, опустила руку с телефоном.

Парень наконец-то открыл глаза.

Симпатичная находка, усмехнулась Марта. Чёрные волосы подсохли, заволнились, глаза зёленые, как молодой крыжовник, кожа смуглая от природы — эдакий испанский гранд. Правда, не в её вкусе, слишком уж по-детски пухлые губы с трещинкой на верхней, и подбородок слабо очерчен, безвольный. Фигура красивая, это да — высокий, стройный, бёдра такие… и между ними не фитюлька. Марта, хоть и стягивала с него трусы впопыхах, разглядеть успела.

«Гранд» прошептал что-то и снова отключился.

Так… звонить в Скорую… Марта положила телефон на журнальный столик. А нужно ли? Ну, что, она сама не справится?

Себе самой врала Марта. Справится, конечно, но врачей вызывать не хотелось совсем по другой причине. Она поймала себя на мысли, что уже почти час не думает о Мишеле, кобеле проклятом, сама виновата — закрывала глаза на его шашни с другими актрисами, не слушала сплетен. Да ведь и в ней что-то надломилось, прошло, словно долго-долго ждала автобуса на остановке, а он так и не пришёл. Новогодняя мишура Петербурга, снег, ветер, оторванная пуговица — все это лишь мизансцена с главной героиней — Мартой. Привыкла играть. Ох, неужели с театром придется распрощаться? Доигрывать старые спектакли и понимать, что в новых мало что светит? Сейчас уже, в «Августине…», второстепенная роль. Правда, и Наташе там ничего не досталось. Потом, всё потом… Переключиться… Парня лечить нужно!

Марта перевела взгляд: симпатяга в горячечном сне разметался, скинул простыню до пояса, на груди крестик на тонкой цепочке поднимался и опускался от неровного дыхания. Представилось ей, что это… пусть будет муж, Августин — а что? Вот достали его из ямы, куда складывали умерших от чумы, привели пьяного домой, плохо ему, а она расселась в кресле думы думать!

Марта вскочила, развела в воде нужную таблетку, с трудом напоила больного, укутала пледом поверх простыни. С минуту смотрела, как он спит, потом спохватилась, пошла в коридор, где на полу всё ещё валялось мокрое пальто. Жалко, пропадёт. Кашемир — ткань капризная.

Марта стянула деньрожденные тряпки, смыла косметику. Рыжие волосы, завитые к празднику, распрямились от снега и ветра, внешние уголки больших серых глаз прочертились лучиками морщинок, а вот губы ещё хороши — сочные, яркие без помады. И всё же Михаил прав. Ну год ещё, два… всё равно придётся перейти в другую категорию, играть другие роли — вечно молодой не останешься. Она вздохнула, накинула халатик на голое тело и принялась за работу.