Кристофер Раш - Завещание Шекспира

За исключением, конечно, старины Джека Фальстафа, истинного героя пьес о Генрихе – и всех моих пьес. Вот тот англичанин, которого я знаю и о котором могу с уверенностью говорить, не полководец, который ведет завоевательные войны и зовет Джека и других своих соотечественников сразиться и умереть за лживое дело, заплатив за него высочайшую цену. Нет, не надо размахивать над моими костями вашими национальными флагами или кивать на меня вашей головой кровавой, как это делали многие ваши должностные Джеки. Моя Англия была не институтом, а страной, она была кругами, расходящимися от точки, обозначающей мой Дом. Моя Англия была солдатом Бейтсом, она была болтовней Шеллоу и Сайленса о прошлом, о быках и говядине и о стамфордской ярмарке, она была госпожой Квикли, обманутой честным Джеком, в ее «дельфиновой» комнате – припоминаете? – за круглым столом у очага в первую среду после Троицы, домом с высокими мальвами в саду в летнюю ночь под пение птиц. Вот чего человеку хочется на самом деле. Ему не нужно быть героем, он не любит отвлеченностей и абстрактных речей, еще больше он не уважает тех, кто их произносит. Вот поэтому я люблю Фальстафа.

Когда умирает Фальстаф, ноги которого крепко вросли в английскую почву, а голова в зеленую Библию, где всякая плоть – трава, он вспоминает зеленые поля. Он бредит зеленой Англией, что трогательнее и значимее любых имперских образов, придуманных болтливыми политиками, проворонившими мою страну, выхолостившими ее и выпустившими из виду ее границы.

Могущественное государство Елизаветы потеряло свои черты и, как Троя, стерто в пыль, в ничто. Ни слезы, ни войны, ни распутство и раздор, ни даже само время не смогло разрушить зелень моей земли и неповторимость ее народа, поэзию Писания. А презренные политики смогли. Они предали честного Джека Фальстафа.

Вы думаете, я злой дух? Да, но и печальный тоже. Душа эпохи, говорящая с эпохой без души. Слишком горько? Помните, мертвые говорят только правду, даже тогда, когда это порочит их самих, и, поскольку правду не скрыть, я мертвец, который не боится говорить. Кто из вас знает хотя бы себя? Не пытайтесь постичь суть моей тайны, не скорбите по мне и позвольте мне откланяться. Примите от меня благодарность и простите мне суждения о том, что выше меня. Я свой долг исполнил. И если, господа, я не смог вас позабавить, окажите снисхожденье. Помните, я всего лишь тень. Представьте, будто вы заснули и перед вами промелькнули сны.

Так что ж: ударим по рукам и дело с концом? Я завещаю вам мою историю. Я сорвал с себя маску. Моя последняя просьба такая же, как у Просперо: Теперь власть чар моих пропала. Дыханьем благостным снабдите и в путь направьте парус мой, чтоб цели я достиг прямой – вам угодить.

Спокойной ночи, господа, пусть будет милостив к вам Бог!

Слова Меркурия грубы после песен Аполлона. Разойдемся же в разные стороны: вам туда, а мне…

Доктор Самюэль Джонсон как-то заметил, что для Шекспира игра слов была роковой Клеопатрой, из-за которой он потерял весь мир. Не все согласятся с такой неодобрительной оценкой. Но, несомненно, многочисленные анахронизмы, встречающиеся у драматурга, не отвлекают нашего внимания от пьес, которые в конечном итоге о людях, а не о том, что они носили в XVI веке, было ли изобретено исподнее белье и тикали ли часы.

В своем романе о жизни Шекспира я следовал тому же принципу и позволил анахронизмам смело идти туда, куда они меня вели. То же относится и к языку. Елизаветинцы не думали о том, что они разговаривали на «елизаветинском» английском, и потому, щедро сдабривая диалог строками самого Шекспира и маньеризмами XVI века, я попытался придать словам своего героя современное звучание, позволяя Уиллу свободно говорить с читателями третьего тысячелетия в надежде, что, прочитав эту книгу, они не зададутся вопросом: «Может, все так и было, вот только почему они так странно разговаривают?» Мне хотелось сохранить равновесие между старым и новым, и надеюсь, у меня это получилось.

И последнее, к вопросу о точности: я лишь изредка «поправлял» дату или факт, чтобы привести их в соответствие с сюжетом, в остальном же тщательно придерживался исторической канвы жизни Шекспира – настолько, насколько нам дано ее знать.

Здесь и далее курсивом выделены цитаты и перифразы из литературных источников и Библии. Произведения У. Шекспира цитируются в переводе Е. Н. Бируковой, П. И. Вейнберга, М. П. Вронченко, Н. В. Гербеля, Т. Г. Гнедич, М. А. Донского, А. В. Дружинина, М. А. Зенкевича, С. А. Ильина, К. Р., Ю. Б. Корнеева, А. И. Кронеберга, М. А. Кузмина, А. И. Курошевой, В. В. Левика, Э. Л. Линецкой, В. С. Лихачева, И. Б. Мандельштама, Д. Л. Михайловского, Б. Л. Пастернака, Н. Я. Рыковой, А. Л. Соколовского, С. М. Соловьева, А. М. Федорова, А. М. Финкеля, А. В. Флори, К. М. Фофанова, Н. А. Холодковского, М. И. Чайковского, О. Н. Чюминой, В. Г. Шершеневича, Т. Л. Щепкиной-Куперник, «Завещание» Шекспира – в переводе В. Д. Гарднера. (Примеч. ред.)

Букв.: «потрясающий копьем» (англ.). (Здесь и далее примеч. пер.)

От fall-stuff или fail-stuff – букв.: «падающий», «не стоящий» (англ.).

Место казни в Лондоне.

Вильгельм I Завоеватель (1027/1028-1087) – герцог Нормандии с 1035 г. и король Англии с 1066 г.

«Здесь начинается чума» (лат.).

Пьеса Томаса Нортона и Томаса Сэквилла (1561).

Из стихотворения Уолтера Рэли, современника Шекспира (перевод А. В. Ларина).

Место в Лондоне, где казнили еретиков и фальшивомонетчиков.

В театре времен Шекспира на сцене имелся люк, ведший в «преисподнюю».

Персонаж английского фольклора, волшебница.

Считается, что мандрагора издает крики, когда ее вырывают из земли.

Реджинальд Скотт – автор труда «Открытие колдовства» (1584), в котором он доказывал, что колдовства не существует. Яков I – автор книги о колдовстве «Демонология». В 1604 г. повелел наказывать смертной казнью любого, кто общался с духами.

Деятели английской Реформации.

Персонаж пьесы Шекспира «Генрих V», паж Фальстафа.

В городе Меннингтри разводили быков крупного размера.

Персонаж пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь».

Строки из пьесы К. Марло «Трагическая история доктора Фауста» (перевод Н. Н. Амосовой).

То есть смелые люди.

«Sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tangunt» (Слезы – в природе вещей, и удел смертных повсюду трогает души (лат.)) – изречение из «Энеиды» Вергилия.