Ольга Неклюдова - Последняя командировка

Христофор Эдуардович лучше всего относился к больным, у которых было «интересное заболевание» и кто больше нуждался в его помощи. Однажды он отказал в приеме пациентке, которая всегда приносила ему цветы. Она страдала «давлением», но это не мешало ей очень старательно наряжаться, подкрашиваться, когда она приходила к нему на прием. И вот он ее не принял, а цветы сунул за шкаф.

— Вы можете прийти ко мне в амбулаторию. Там я вас приму. Но и в этом сейчас нет необходимости. Вы здоровы.

Но такие случаи бывали редко. Больные не боялись его. Шли прямо на дом отметить бюллетень, переписать рецепт. И те, кто почему-нибудь не попал на амбулаторный прием.

Доктор уставал. Эмма Францевна жаловалась:

— Не кушать, не спать, как надо. Такой долгий разговор с больным. Как хороший знакомый.

И верно — Христофор Эдуардович подолгу говорил с больными. Ольга Ивановна считала, что это роняет его авторитет, она любила врачей грубоватых и немногословных.

— Больной должен бояться своего врача.

Но доктор Кранц объяснил ей, что врач должен знать условия, в которых живет больной, и больной вовсе не должен врача бояться… И он очень смешно изобразил одного из своих коллег:

— Трубку к сердцу, кулаком в живот — и молча выписывает рецепт. «Следующий!»

— Да, — сказала Варвара Никаноровна, — я знаю таких, попадались. Чувствуешь себя униженной, ничтожной, словно ты не человек, а «объект лечения». И даже не решаешься спросить, чем ты болен.

— Больному и не надо знать, чем он болен. Это его только расстраивает. Он должен довериться врачу, — отстаивала свое мнение Ольга Ивановна.

— Как же он может доверять врачу, если он его боится? — спросил доктор.

— Нет, как можно доверять врачу, которому, я знаю, на меня наплевать? — сказала Варвара Никаноровна.

Высказалась и Инесса:

— Если врач любезный и внимательный, больной поправится прежде, чем примет лекарство.

Ольге Ивановне возразить было нечего. Она не стала спорить, хотя, может быть, осталась при своем мнении.

Мужчины редко принимали участие в разговорах, которые происходили на кухне. Хмара был неразговорчив и застенчив, Николай Сергеевич почти не бывал дома, а Владимир Иванович не любил выходить на кухню, но все, что там говорилось, знал от Ольги Ивановны, вносил свои коррективы:

— Держи себя, как умеешь, только лечи добросовестно, — на этом и закончился спор.

Но Владимир Иванович очень уважал доктора за его деятельность:

— Живет по-человечески.

Впоследствии они ближе сошлись, потому что были одинаковых взглядов, и деятельность их оказалась очень сходственной.

У Кранцев была одна комната, но большая. Ширма отгораживала «кабинет» доктора у окна. Эмма Францевна стеснялась оттого, что ей приходилось выслушивать чужие секреты. Она была католичка и считала, что врач и священник, а также их жены обязаны под страхом ада хранить чужие тайны, и, чтобы не подвергать себя искушению, она часто уходила в кухню или по магазинам.

Но все-таки случалось ей присутствовать при таких разговорах:

— Значит, дочь замужняя, а живет с вами? С мужем не ладит, что ли?

— Он с ней, батюшка, не живет, а ведь ей это обидно и тяжело. Она еще молодая.

— Когда у вас был приступ радикулита, она была дома?

— Сначала дома, а потом ушла.

— Куда же? Разве это было необходимо?

— А как же? В магазин.

— Значит, вам пришлось встать на звонок, вы упали и пролежали в холодных сенях до ее возвращения?

— Так, батюшка.

— Вот вам рецепт. Лучше, если вы с недельку полежите. Дочь не работает? Пришлите ее ко мне.

— Пришлю, батюшка. Только вы ее, батюшка, не ругайте, она и так у меня горькая… — старуха всхлипывала. — И насчет мужа…

Эмма Францевна вставала и уходила в кухню. Она знала эту старуху, дочь ее и мужа дочери. Но едва она возвращалась, в уши ей проникали новые признания. Старуху сменяла девушка.

— Вы учитесь в десятом классе?

— В техникуме.

— Откуда же там узнали, что вы больны?

— Не знаю — сплетники… — девушка начинает всхлипывать.

— Не плачьте. Вас очень легко вылечить. А наперед советую: не будьте слишком откровенны с подругами. Особенно с подругами…

И эту девушку Эмма Францевна знала. Жена доктора была молчалива, хотя очень много знала о непорядочности, равнодушии, о жестокости и предательствах, и даже о преступлениях, не наказуемых законом. Она умела жалеть, и жалость эта постоянно и тупо сосала ей сердце — большая неприятность быть жалостливой. Осуждать она не умела. А муж ее умел осуждать и воевать. Неизвестно, страдал ли он от жалости к своим больным, но он никогда не покидал их в беде. Он был больше, чем врач, он другом был, каким каждый врач должен бы быть для больного.

Он тоже очень многое знал о своих больных, знал вещи, вовсе не необходимые для установления диагноза, и об этом иногда спорили в кухне.

— Все еще сидит этот с желтухой? — спрашивала Инесса Эмму Францевну, когда та появлялась в кухне.

— Да. Сидит.

— Чего же он рассиживается-то, ведь люди ждут.

— Христофор Эдуардович хлопочет ему санаторий, считает — сколько будет стоить, и чтобы заплатил местком…

— Небось сам мог бы сосчитать и с месткомом поговорить сам может.

— Иногда человек от болезни делается слабый…

Инесса махала рукой:

— Вы не жалеете своего мужа. Ему тоже нужен отдых.

Появлялась Ольга Ивановна и, подхватив реплику, вступала в разговор:

— Отдых всем нужен. А уж Владимиру Ивановичу как он нужен! Тоже не умеет позаботиться о себе, все о других…

— Для некоторых больнее, когда болит у другого, а самому легче сносить, — говорит Эмма Францевна и смущается оттого, что слова ее звучат назидательно.

Вошла Варвара Никаноровна со сковородкой в руках и полотенцем через плечо. Она несла три яйца:

— Сейчас Леночка придет с урока музыки. Освободите мне ненадолго конфорку, Инесса.

— Пожалуйста!

Варвара Никаноровна обернулась к разговаривающим и высказала свое мнение по поводу больных, здоровых и о жизни вообще:

— Мужчины виноваты в болезнях своих жен. У Лели была подруга, страдавшая истерией. Ее много лечили, но безуспешно, и один из врачей сказал ей наконец: «Ваша болезнь сидит у вас в доме». Ей следовало просто выгнать этого… мужа, а не таскаться по больницам. А Лелечка…

Но она внезапно замолчала, догадавшись, что не стоит говорить того, что вертелось у нее на языке и, может быть, было неправдой.

Иногда девочки проникали в приемную и разговаривали с пациентами доктора Кранца. Женщины считали, что это ни к чему. Особенно протестовала Ольга Ивановна, ссылаясь на инфекцию, но девочки не слушались. Оказывается, доктор разрешил им…

— Мы сами должны замечать, когда больной начинает раздражаться. Значит, мы действуем ему на нервы и надо уходить, — сказала Леночка.