Евгения Батурина - Выход А [litres]

Гоша медленно сел на край стола. Тяжелую ношу мы с Лейсан на него обрушили.

– Еще она, наверное, сказала, что очень соскучилась по Тане. И если ты не готов начинать все сначала в Москве, она увезет ее в Питер, а ты будешь получать дочь по праздникам. По-честному предложила, по-дружески.

– Она не совсем так сказала, – попытался он ее защитить. Конечно, ее, а не меня. – Она сказала, что нашла в Питере хорошую школу для Тани.

– Да, – вздохнула я. – Образование – это очень важно для ребенка.

И мы снова молчали две невыносимые минуты. Он опустил голову, а я почему-то вдруг подумала неуместное: надо же, а он красивый. Странно, что раньше я этого не замечала. Грусть ему к лицу.

– Пойми меня правильно, – сказала я так спокойно, как только могла. – Она мне понравилась. Очаровательная женщина, талантливая, умная. Очень харизматичная. И наверное, неплохая мать. Я, как ты понимаешь, исторически не осуждаю матерей, которые уезжают в Питер и оставляют дочерей с теми, кто их любит… Но ты должен знать кое-что важное. Она тебе не друг. И у вас не хорошие отношения.

Он молчал, а я устала. Так устала, что решила пойти уже домой.

– Постой, – сказал он. Подошел ко мне, взял за руки. – Я не хочу, чтобы ты уходила. Никуда.

– Верю, – ответила я. – А я не хочу быть гитаристом из Казани.

Освободила свои руки и медленно пошла к выходу.

Я знала, что второй раз он меня останавливать не будет. А он остановил, надо же:

– Что мне сказать, чтобы ты осталась? Не сейчас, а вообще.

– Не надо ничего говорить. Подумай и сделай выбор.

И он сказал:

– Хорошо. Я подумаю.

Браво, Антонина.

Ты отлично выбираешь мужиков.

Главное, они всегда и во всем с тобой соглашаются.

«Нам надо расстаться, Антон!» – «Да, я как раз люблю Лизу и работу!»

«Давай разведемся, Вениамин!» – «Конечно, не вопрос, съезжай 28-го числа!»

«Подумай, кто тебе дороже – бывшая жена или я!» – «Ага, я подумаю!»

Я бросилась в гардероб. Теперь Гоша точно за мной не пойдет – не представляю, чтобы он устроил прилюдное выяснение отношений. Сунула Анне Иосифовне номерок, взяла куртку и побежала с ней в руках на улицу. Буркнула только «до свидания» – считай, не попрощалась.

Я боялась, что по закону жанра столкнусь в дверях с певицей Леей. Она ведь сегодня выступает в клубе. В рок-клубе – с джазовой программой. Он ни в чем не может ей отказать.

Но нет, ни с кем я в дверях не столкнулась. В полном темном одиночестве добралась до метро. Доехала до «Баррикадной», перешла на «Краснопресненскую» – наверное. Точно перешла, потому что следующий час каталась по Кольцевой линии. Каталась и придумывала новые убийственные аргументы для Гоши, те, что должна была ему предъявить там, в кабинете, но не сформулировала вовремя.

Ты не потеряешь дочь, даже если откажешь Лее. Таня тебя любит, у вас прекрасные отношения. С Лейсан – плохие, а с Таней – прекрасные.

И у нас с тобой отношения. Маленькие и новые, но хорошие. Посмотри, все твои люди – за меня. Твой лучший друг приходит ко мне есть фрикадельки. Твой папа живет в моей квартире. Твоя дочь с недавних пор сама просит меня заплести ей три косички, и я на радостях заплетаю четыре. Твой звукоинженер учит моего брата. Твои ялтинские подопечные каждый день пишут мне «ВКонтакте». Анна Иосифовна зовет меня Мадленкой, а Дора Иосифовна поит лавандовым рафом. Лейсан – твое прошлое, в котором все бесконечно страдали. Таня – твое слабое место. А я могу быть сильным. Могу быть будущим. И ты не потеряешь меня, если просто скажешь чуть больше, чем «я подумаю».

Ты многое мне рассказываешь, потому что не боишься, знаешь, что я не ударю по больному. Да просто нам интересно вместе, и чувство юмора у нас похожее, и кофейники.

Черт побери, ты нарисовал мне ежа! А это уже серьезно.

Я все-таки заставила себя выйти на «Курской» после нескольких колец ада. Поднялась наверх и поняла, зачем так долго пробыла в метро. Надеялась, что за это время он подумает, одумается и позвонит мне или напишет.

Достала телефон. Там были и сообщения, и пропущенные вызовы. От мамы, от Кузи, от Жозефины, от Илюхи, от тети Иры, от банка, от Марины Игоревны из «Бурато», от Марины Подоляк из Ялты. От Гоши – ничего.

Я вошла в темную квартиру.

Мне не с кем было там поговорить. Кузя еще маленький. Горан – отец Гоши. Мамы и Жозефины нет. Илюха есть – по воскресеньям он часто ночевал в сычевальне, якобы усиленно готовился к ОГЭ. Но Гоша – его герой, второй после звукоинженера Хана, а герои должны оставаться таковыми, даже если делают неправильный выбор.

Я открыла дверь в мамину комнату. Моя соседка Маша все еще спала там, только плед сполз на пол. Надо же. У меня целая жизнь прошла, а она спит.

Я осторожно села на край кровати. Поправила плед. Маша завозилась и сладко вздохнула.

– Интересный у нас получился День влюбленных, Машенька, – сказала я тихо.

И пошла расшифровывать интервью певицы Леи – меня просили прислать его пораньше.

А я говорю, не реви!

За три дня до своего тридцатилетия я стояла на Малой Пироговской улице, в здании педагогического университета, прислонившись к красивой колонне, и дико злилась на маму.

Мы договорились встретиться у нее на работе. Мама позвонила мне утром, сказала, что ее одолевают сомнения по поводу свадебного наряда, и развеять их она может только в моей компании и только между второй и третьей парами.

С невестами нельзя спорить, даже если они тебе мать. Я покорно приехала, прорвалась через охрану внутрь, встала у колонны. И эта женщина опаздывала уже на полчаса.

Кругом бурлила студенческая жизнь. Рядом со мной компания девчонок жаловалась друг другу на зверства преподавателей.

– Я уже три раза ходила сдавать Яворскую! – почти плакала одна, с бритым виском, а две другие сочувственно кивали. – Она сказала, что пока не прочитаю «Тошноту», зачет не поставит. А меня тошнит от «Тошноты». И от Яворской!

Яворская – это, между прочим, моя мама. И «Тошноту» она меня заставила прочитать в 10-м классе. Правда, на спор – утверждала, что я ничего не пойму, и была не права: я поняла, что Сартра больше никогда читать не буду. Сочувствую девочке с бритым виском.

– Привет, – мама наконец-то спешила ко мне, раздвигая поток студенток. Мальчиков в педагогическом университете было ощутимо меньше.

– Здравствуйте! – заискивающе поздоровались с ней девочки, особенно та, которую тошнило от Яворской.

– Добрый день, – ответила она им преподавательским голосом, а меня молча потащила к выходу.

Пальто она надела уже на улице. И не стала застегивать – светило солнце, начиналась уверенная февральская оттепель.

– Ох, вроде перезимовали! – с удовольствием выдохнула мама. – Только птички не поют.