Мария Якунина - Восьмерка

Настроение у меня с каждой минутой становилось все хуже, хотя Олег и пытался меня утешить:

– Не переживай, Восьмерка, это муки творчества. Каждый через это проходит. Думаешь, я всегда сразу могу придумать, как должен выглядеть новый мост? Иногда целый день сижу, и совсем ничего в голову не приходит.

– По тебе и не скажешь, чертишь что-то постоянно, – я забрала у Олега блокнот и направилась подальше в лес, чтобы побыть одной.

– Эй, Философ! Хомяк в зоомагазине, покупающий рыбку, – это здорово! Такого точно ни у кого не написано!

По-моему, он продолжал надо мной смеяться, даже когда я ушла. Ну и ладно. Я все равно уже не хочу быть писателем. Не нужна мне известность и всякие дурацкие награды. Лучше уж вернусь к своему первому плану и буду лекарство изобретать. Правда, там тоже непонятно, с чего начинать…

И вообще, я не обязана ничего делать. Что Олег ко мне пристал? Некоторые ребята даже не задумываются до Рождения, что у них должно быть какое-то особое призвание! А я чем лучше?

Ноги сами вели к озеру. С первого ночного посещения мы нечасто здесь бывали, Олег говорил, что это особое место для особых моментов. Но сейчас мне очень хотелось посмотреть на воду, отражение неба и деревьев… Почему-то от всего этого на душе становилось хорошо.

В этот раз я села совсем близко к воде, так что могла разглядеть себя в отражении. Настя вечно хвасталась, что мама у нее красавица, а она на нее очень похожа. У меня мама была в сто раз лучше, только вот я, по-моему, на нее совсем не похожа. У мамы длинные волосы, которые красиво блестят, когда она расчесывает их утром и вечером. Такой маленький аккуратный носик, а глаза – совсем синие.

А у меня глаза были непонятные, то ли серые, то ли зеленые, нос совсем не такой, как у мамы и Ритки, а волосы – светлые и тонкие, постоянно выбивающиеся из хвостика…

Я повернулась и начала придирчиво рассматривать свои уши, пытаясь вспомнить, какие они у мамы, но тут услышала чей-то тоненький плач.

Я даже не сразу ее нашла, так глубоко она зарылась в заросли на берегу. Ни разу не встречала никого из ребят в этой части леса, но она, похоже, приходила сюда не в первый раз – к озеру вела хорошо утоптанная дорожка, а примятые кусты и трава напоминали обустроенное гнездо или норку.

Сама же девочка… Ни у нас, ни у распределенцев я ее не видела. Да и вообще она была не похожа ни на кого из наших ребят – очень худенькая, с торчащими во все стороны хвостиками, одетая в смешные брюки, которые явно были ей большими, и разноцветный полосатый свитер. Наверное, она вытирала слезы грязными руками, потому что все щеки у нее были в темно-коричневых разводах.

Увидев меня, она вскочила, но я успела схватить ее за руку:

– Подожди, не убегай! Меня зовут Восьмерка. А тебя как?

Она даже до плеча мне не доставала и смотрела снизу вверх испуганно и недоверчиво. От этого мне стало ее совсем жалко:

– Прости, что напугала. Я даже не знала, что на это озеро еще кто-то ходит.

Она несколько раз шмыгнула носом, оттерла слезы, добавив новые полоски на щеки, и сказала:

– Здесь красиво поет птица.

– Правда? – удивилась я. – Никогда не видела и не слышала здесь никаких птиц.

– Большая красивая птица, – упрямо повторила она своим тонким голоском, – прилетает к Эле и поет для нее.

– Так значит, тебя зовут Эля? Какое необычное имя.

Она опять заплакала, на этот раз беззвучно, только лицо сморщилось и слезы закапали.

Олег говорит, когда человек хочет поплакать, ему не надо мешать. Поэтому я села около Элиной «норки» и стала ждать. Сначала она плакала стоя, но потом затихла и наконец уселась рядом со мной.

– Я тоже однажды плакала на этом озере, – сказала я. – Жалко, тогда я не знала, что ты тоже сюда ходишь – поплакали бы вместе.

– Эля любит плакать одна, – она нахмурила свои черные брови так, что они сошлись прямо на переносице.

– Вообще-то, я тоже, – призналась я, – но иногда, наверное, хорошо с кем-нибудь поделиться.

Она снова взглянула недоверчиво, хотела что-то сказать, но потом передумала, свернулась клубочком и уткнулась лицом в траву.

– А ты почему плакала? – теперь ее голос звучал совсем глухо.

Я задумалась. Как коротко рассказать обо всем, что со мной произошло в последнее время?

– Потому что я очень хочу к своим родителям. Но пока не получается. И сейчас у них Родилась моя сестра, но только Родилась она раньше времени и неизвестно, что с ней будет.

– Она болеет, да?

– Можно и так сказать.

Эля села и обхватила колени руками:

– Я знаю, как люди болеют. Моя мама живет на улице. Она часто болеет.

А я-то думала, вдохновение – это что-то приятное. И приходит оно, когда тебе хорошо и радостно.

В капсуле я больше ни о чем другом думать не могла. Села за стол и стала писать. И писала, пока не закончила.

Но мне было совсем не хорошо, нет. Правду говорят – чем больше узнаешь, тем трудней становится.

Руки у этой женщины были в ужасных красных разводах и царапинах, сине-черные ногти. Спутанные волосы какого-то серого цвета. Некрасивая одежда – грязная, старая, болтающаяся на ее худом теле. Старушка-нищенка из сказок.

Разве мамы бывают такими?

Дрожащими руками она подносила ко рту обгрызанный бутерброд, не глядя на него, и крошки сыпались прямо на одежду.

Эля крепко зажмурилась и открыла глаза, только когда экран с тихим жужжанием погас.

Что там говорил Олег: «Распределение – это не наказание»?

А что бы он сказал этой пугливой девочке, которая мечтает Родиться и стать знаменитой певицей, чтобы заработать много денег и купить для своей мамы большой дом, красивую одежду и много вкусной еды, чтобы та больше никогда не подбирала объедки за другими людьми…

Она боялась жить на улице, но больше всего боялась за маму. В последнее время та совсем похудела, сидит и смотрит в одну точку. И экран теперь показывает ее совсем редко.

Эля плачет от жалости к маме и боится, что она не дождется того момента, когда Эля немножко подрастет и станет заботиться о ней.

Увидев маму в первый раз, Эля почти перестала выходить из капсулы и разговаривать с ребятами, только иногда потихоньку пробирается к озеру. Большая голубая птица садится на ветку, склонившуюся над водой, и поет для нее свои песни, пока та не засыпает. Эле снится большой дворец. Все комнаты в нем нежно-голубые. Мама спит на большой кровати с кружевным одеялом, кудри разметались по подушке. Мама проснется, и они с Элей будут пить чай из маленьких белых чашек и есть пирожные с вишней – однажды мама вытащила такое из мусорки. Тогда Эля впервые увидела, как она улыбается.

«Жила-была маленькая, очень красивая девочка. Так уж случилось, что ей пришлось жить на улице – в укромном уголочке, под мостом. Зато они с мамой очень любили друг друга, и это грело их даже в самые холодные зимние ночи. Днем мама уходила в город, чтобы достать какой-нибудь еды. А девочка оставалась ждать ее под мостом в компании большого пса, который выбрал малышку своей хозяйкой и всегда громко рычал, стоило кому-нибудь приблизиться к их убежищу.