Мария Якунина - Восьмерка

Однажды мама не приходила очень долго. Девочка была голодна, напугана. Она горько заплакала, уткнувшись в лохматую спину своего единственного друга. И вдруг услышала непривычные звуки – нежный, звонкий щебет, окликнувший ее и перешедший в длинную пронзительную трель. Девочка подняла голову и увидела ярко-синюю птицу, усевшуюся на перила моста. Птица пела одну песнь за другой, девочка все слушала ее, свернувшись клубочком рядом с псом, который прикрыл глаза и тоже, казалось, слушал, положив голову на лапы. Девочка перенеслась в волшебную страну своих самых любимых снов, а псу виделось детство – уютный двор, мама с добрыми глазами, братья и сестры. Много вкусной еды и веселые игры на лужайке перед домом…

Ни один из них не заметил, как улетела птица. Вернулась мама. Сегодня ей удалось принести немного хлеба, так что ужин, разделенный на троих, получился необыкновенно сытным.

С тех пор птица прилетала каждый раз, когда девочке становилось грустно, одиноко и холодно. И нужно сказать, что прилетала она частенько. Но однажды птица не появилась. Прошел день, сменил его другой, третий… Девочка грустила без чудесных песен и, стараясь вспомнить их, стала напевать сама. Так она пела целый день, а пес стучал в такт хвостом. Вечером девочка спела все свои песни маме, и та с изумлением слушала дочь, украдкой вытирая слезы и улыбаясь одновременно.

На следующий день девочка впервые отправилась с мамой в город. Она робко и неуверенно взобралась на каменное крыльцо, указанное мамой и начала петь. Сначала прохожие сновали мимо, в городской суете никто не слышал тоненький чистый голос. Но вот какой-то пожилой мужчина в шляпе остановился и стал напряженно вслушиваться в пение. Он снял шляпу и потер лоб. Ему вдруг представилось единственное в жизни путешествие, совершенное еще в молодости – большая площадь с журчащими фонтанами и он за столиком кафе, погруженный в тишину незнакомого ночного города…

Следующей остановилась женщина сурового вида, с плотно сжатыми губами. Но скоро лицо стало совсем другим – губы растянулись в непривычную мечтательную улыбку: ей снова было семнадцать, в руках ароматные розы, легкое платье струится на ветру, она смеется шутке своего спутника и поправляет волосы.

Вскоре девочка потеряла счет остановившимся и просто продолжила петь, закрыв глаза. А когда закончила, обнаружила себя в центре безмолвной, пораженной толпы, через секунду разразившейся аплодисментами. Верный пес обошел собравшихся со старенькой маминой шляпкой, и в нее посыпалось множество монет.

В эту ночь они впервые ночевали не под мостом, а в старом домике за мостом, который им сдали за несколько монет. Это была убогая лачуга, но как же они втроем были счастливы, растянувшись на теплом шерстяном одеяле.

С тех пор она стала петь каждый день, и всюду находились желающие услышать «девочку, которая поет о счастье». Так ее прозвали в городе. Вскоре лачуга превратилась в уютный теплый домик с красивой посудой. Пес теперь гордо сопровождал повсюду свою маленькую хозяйку, щеголяя новеньким красным ошейником.

А тот мужчина в шляпе – помните, который остановился первым? – однажды отвел девочку в большой красивый дом, где было «фор-те-пи-а-но» (как же девочке понравилось это слово!) и много других разных музыкальных инструментов. Там с девочкой стала заниматься добрая женщина, и вскоре она пела уже не на порожках, а на большой сцене. Мама сидела в зале, непривычная, в длинном платье, с высокой прической, и щеки ее горели от волнения. А каждый зритель слушал и уносился в свои самые лучшие воспоминания…»

– Откуда ты все это взяла? – Олег смотрел на меня недоверчиво.

– Не знаю, – я и сама удивлялась ничуть не меньше. – Не знаю, я просто села и стала писать. И оно как-то само.

И добавила шепотом (потому что, если честно, ото всего этого мне было немножко не по себе):

– Я даже не все слова знала, которые написала. Но чувствовала, что вот именно это слово нужно здесь написать, чтобы получилось хорошо.

– Ну ты даешь, Восьмерка, – он как-то по-новому на меня смотрел. – Пожалуй, теперь я не буду тебя называть Хомяком.

И Олег все с тем же задумчивым видом протянул мне листок бумаги. Точно такой же листок с аккуратно переписанным текстом я оставила вчера под дверью капсулы Эли. Мы совсем недолго дружили с этой странной маленькой девочкой – вчера ее вызвали в Управление и объявили о Появлении на следующий день.

Мне очень хотелось сделать для моей новой подруги что-нибудь хорошее, и я вспомнила про историю, которую написала после первой нашей встречи.

Я не успела попрощаться с Элей – как и Лиза, она Появилась, едва стемнело, но когда я на следующее утро нашла ее капсулу в Саду Появившихся, увидела, что она улыбается во сне, а из кармашка смешных брюк торчит уголок моего листочка.

И я была рада, что моя история отправилась вместе с Элей.

Экран снова молчал два дня. А потом внезапно все стало хорошо. Все это было так, как я себе и представляла: много цветов, сияющая мама, взволнованный папа, бабушка, украдкой вытирающая слезы.

А вечером все они собрались около Риткиной кроватки, над которой кружились разноцветные собачки, котята и звездочки. Свет был приглушен, и все говорили только шепотом, а Ритка важно лежала в своей кроватке. Теперь она была беленькая и уже совсем не такая сморщенная. Кажется, она даже стала похожа на прежнюю Ритку.

Сначала я расстроилась, услышав, как папа обращается к ней: «Маргарита». Мне ужасно хотелось, чтобы Ритка и оставалась Риткой. Ей очень подходило это задорное имя.

Пока не поняла, что Маргарита – это и есть Рита. Мама почему-то звала ее Маргошей, а бабушка – котеночком, солнышком и Дюймовочкой.

А я только удивлялась: было сложно представить, что вот это крошечное, пищащее существо сидело на лекциях, скакало по дорожкам, читало книги в Хранилище… Неужели и мы тоже станем такими и все позабудем?

Показала Ритку Олегу. Он долго задумчиво тер щеку, потом как всегда улыбнулся:

– Да, конечно, это странно. Одно дело, когда читаешь об этом, другое – самому видеть. Но все зачем-то нужно.

Я не очень была с этим согласна:

– Зачем? Не понимаю! Мы ведь уже столько всего выучили, зачем все забывать? И почему нельзя сразу сказать маме, как я ее люблю?! Сколько времени еще пройдет, пока мы говорить научимся?

– Хомяк опять разбушевался, – смеялся Олег.

– Ты же обещал меня больше так не называть!

– Передумал. Слишком ты смешная, когда злишься.

И хотя мы частенько ссорились, все-таки я к нему очень привыкла. Странно, но даже больше, чем к Лизе или Смотрителю. Когда я с ними разговаривала, всегда боялась, что скажу что-то не то. А Олегу можно было говорить все что угодно. Хоть он и высмеивал мои рассуждения, но на него не получалось долго обижаться.