Мария Якунина - Восьмерка

Я еще раз перечитала написанное в архиве и перевернула страничку. На ней была только таблица все с теми же графами «Первый ребенок», «Второй ребенок», «Совместное Появление». Про Совместное Появление я уже все знала, а вот напротив графы «Второй ребенок» стояла красная пометка: «Крайне низкая вероятность». Я еще раз перечитала три этих слова, пытаясь разобраться в их смысле, а потом подняла глаза и увидела пометку около «Первого ребенка»: «Низкая вероятность».

Что это могло значить?! Ритка ведь уже Появилась у родителей, обманула эту низкую вероятность. Тогда и я, наверное, смогу справиться с крайне низкой…

Но вот еще что. То, что Рита смогла Появиться, еще не значило, что она останется. Раз вероятность маленькая, родители могут и отказаться от нее. И если еще несколько дней назад я сама хотела разбить капсулу Риты, то сейчас ужасно испугалась, что ее и вправду вернут. На секунду даже увидела, как взметнулись за стеклом рыжие косички, а на меня беспомощно смотрят Риткины глаза…

Через несколько минут я уже была в Саду Появившихся. Неподалеку, между капсулами, мелькала фигура Смотрителя. Но мне было все равно, никакая сила не смогла бы меня сейчас удержать. Я должна была убедиться, что с Ритой все хорошо!

Я не очень хорошо успела рассмотреть Риту, когда мы столкнулись в коридоре, но сейчас она мне показалась даже хорошенькой. Веснушек как будто стало меньше, а волосы сквозь стекло золотились на солнце. Я присела около капсулы и приложила к стеклу ладони. Ритка уже была где-то там, у мамы. И в эту секунду я поняла, что ни за что на свете не сделаю ей ничего плохого, потому что от этого будет плохо и маме. А еще потому, что Рита вдруг показалась мне совсем не чужой, не противной, а кем-то важным и близким.

Я прижалась к капсуле, обняла ее и зашептала:

– Рита, я буду тебя охранять, чтобы все было хорошо. А ты передай, пожалуйста, маме с папой, что я тоже очень жду…

За спиной кто-то несколько раз кашлянул и негромко произнес:

– Ну, здравствуй, Восьмерка.

Первым делом Смотритель протянул мне платок и старательно смотрел в сторону, пока я вытирала слезы (многое гораздо проще понимать, когда с чем-то похожим сталкиваешься. Вот когда нам объясняли про такт и деликатность, ничего не было ясно, а теперь сразу все стало понятно). У меня к нему было сто вопросов, но я старалась не торопиться. Вообще еще неизвестно – может, он сейчас выгонит меня или отведет к кому-то из Старших. Тем более за последнее время я сделала много всякого, что не очень-то понравилось бы в Управлении.

Я вернула основательно промокший платок (не умею слово держать: обещала же не плакать!) и решила начать с простого:

– А откуда Вы знаете, что меня Восьмеркой зовут?

Смотритель присел на камень рядом с капсулой Риты и улыбнулся доброй улыбкой:

– А я все про тебя, Восьмерка, знаю. Видишь, как славно, что ты все-таки решила навестить Риту без молотка.

Я искоса еще раз взглянула на него. Было не похоже, что он собирается куда-то меня тащить, но все-таки следовало быть осторожней – откуда он знает про Риту и молоток?

– Да ты не волнуйся, – Смотритель наклонился и протер рукавом капсулу – там, где я прижималась щекой к стеклу, остались мокрые следы. – С капсулой бы у тебя все равно ничего не вышло, здесь стекло особое, так что зря твоя подруга волновалась. А что от мыслей этих отказалась, молодец.

У меня в голове даже что-то щелкнуло, как рычажок на двери, если хлопнуть створками слишком сильно. Лизка! Лизка донесла на меня!

– А Елизавету не осуждай, – продолжал Смотритель, скручивая несколько травинок в затейливо переплетенную косу. – Она тебя уберечь хотела, беспокоилась, как бы ты дров не наломала с горя.

Я села рядом со Смотрителем и закрылась руками. А он продолжал все так же спокойно:

– Зря ты злишься. Лиза только добра тебе хочет. Что ты так тревожишься? Будет у тебя старшая сестричка, будете дружить, в мире жить.

– Я уже ничего не понимаю, – я еще ниже опустила голову и уткнулась в колени. – Почему все так сложно, дядь Смотритель? Почему нельзя просто выбрать родителей и Появиться? Почему у других ребят все так просто?

Он вздохнул.

– У каждого своя история. Просто, да непросто, Восьмерочка. Всем много всякого придется повидать. А душа твоя беспокойная, пытливая. Трудно тебе будет. Зато всегда будешь что-то главное искать, не останавливаться. А так жить сложней, но и легче, девочка.

Он погладил меня по голове. Большая капля снова скатилась с моей щеки и ударилась прямо о землю, собрав в одном месте островок пыли.

Мне еще никогда ни с кем не приходилось мириться. Поискала в Хранилище, даже конспекты по этике общения посмотрела. Выходило, что нужно попросить у Лизки прощения. Но как это сделать, чтобы она точно меня простила? В Хранилище попадались какие-то стишки, которые доверия не внушали. Почему-то я была уверена – от того, что подержу Лизу за мизинец и скажу «мирись-мирись», она не станет ко мне лучше относиться. Тем более мы не дрались и не кусались (стукнуть Лизку иногда, конечно, хотелось, но кусаться?!).

Нашла какую-то старинную книгу – «памятник, на котором воспитывалось не одно поколение». Называлась «Юности честное зерцало». Половину слов не поняла, смысл разобрала с трудом. Но вот такое Лизе наверняка понравится.

После условного сигнала Лиза открыла сразу. Она настороженно поглядывала на меня, не выпуская из рук экранчик.

– Милостивая государыня, – начала я, стараясь произносить отрепетированный текст «благонравно и учтиво», как требовала от меня странная книга. – Покорнейше прошу принять мои самые искренние извинения…

Лиза фыркнула:

– Опять издеваться пришла?

Я даже поперхнулась от возмущения:

– Ты что, Лиза? Я же прощения у тебя прошу! Я же от всей души! Я же учтиво с тобой разговариваю.

Напряжение на Лизкином лице сменилось улыбкой:

– Ну и чудо в перьях же ты, Восьмерка!

Я придирчиво осмотрела свой постоянный наряд – сине-белое платье в полосочку, как у кота Матроскина (интересная книга, антропологичка почему-то говорила, что мы как дядя Федор – маленькие взрослые или взрослые дети. Только я вот этого дядю Федора никогда не понимала: как же можно от своих, любимых родителей просто так взять и уйти?!). Так вот, никаких перьев на платье не было, но долго раздумывать об этом не пришлось – Лизка соскочила с кровати и крепко меня обняла.

– Ну что, мирись-мирись и больше не дерись?! – засмеялась она.

Вот никогда не узнаешь, чем Лизе угодить.

Мне очень хотелось рассказать ей про все свои беды, но теперь эта дурацкая книжка не давала мне покоя. А если ей верить, ни в коем случае нельзя сразу говорить о себе. Сначала надо сделать вид, что тебе интересно, как дела у собеседника, а потом уже рассказывать свои новости.