Мария Якунина - Восьмерка

Чтобы Лизка вот так просто взяла и призналась в своей непрактичности?! Как любит говорить бабушка, «сегодня точно пойдет снег». Хотя у нас тут его и не бывает.

– И все-таки, причем здесь Сережа? – спросила я, когда немножко пришла в себя.

– Он выбрал родителей, дату назначил. А его папа почти не живет дома. Сначала они ссорились все время, а теперь его не бывает, и мама плачет. Я вначале уговаривала Сережу назначить другую дату или вообще… других родителей выбрать. А он сказал, что все равно хочет родиться у мамы и помогать ей. Чтобы она больше никогда не была такая грустная. А я буду помогать ему, – с внезапной решимостью сказала Лиза. – И ты тоже должна бороться за свою семью, Восьмерка.

Вот так думаешь, что всю жизнь знаешь человека, а оказывается – нет.

По дороге к Саду Появившихся все время думала о Лизе. С ней произошло что-то такое важное, что у меня в голове не помещалось. Даже потрескивать начало в середине лба от напряжения. Оказывается, все, кто вокруг живут, такие разные. Раньше мне казалось, что Настя из соседней капсулы – дура и вредина. А сейчас я вспоминала, как она волновалась перед Появлением. И ведь есть из-за чего. Выходит, не такая уж она и дура. Когда я первый раз увидела Сережу, я решила, что он наподобие той девочки, что ходит и песни поет. А послушать Лизу, так он вообще истина в последней инстанции (папа так любит говорить: «А твоя мама у нас что, истина в последней инстанции?»). А сама Лизка? Вся такая правильная, строгая… А на самом деле из-за всего переживает, краснеет по любому поводу. Наверное, это и значит – не судить о человеке по первому впечатлению. Так нам повторяли на лекциях. Хотя, казалось бы, что тут непонятного? Разве неясно с первых же страниц, что Иванушка хороший, а Кащей – плохой?

И я ведь тоже кое-что новое про себя поняла за последние дни. Значит, и о себе нельзя судить по первому впечатлению?

Пока я барахталась во всех этих сложных размышлениях, опять оказалась у капсулы Риты. Здесь у меня уже образовался целый наблюдательный пункт. Я притащила к капсуле два камня, а между ними положила перекладинку. На этой скамейке было гораздо удобней следить, чтобы с Ритой все было в порядке.

Смотритель как всегда бродил между капсулами, и я помахала ему, устраиваясь на скамейке. С того самого разговора, когда я сморкалась в его платочек, Смотритель больше не гонял меня из Сада. И даже обещал особенно тщательно присматривать за Риткиной капсулой.

Когда Смотритель присел на мою скамейку, мы некоторое время молчали, глядя на Риту, которая покачивалась, как на воде, подложив кулачок под голову. Потом я набралась храбрости и осторожно спросила:

– Дядь Смотритель, а ведь бывает так, что человек живет себе, живет, а потом вдруг становится другим?

– Бывает, конечно, – ответил он, не задумываясь. – Мне кажется, Восьмерка, что человек каждую секунду жизни становится другим. Вот ты, например, девочка. Еще несколько дней назад хотела разбить эту капсулу, а теперь часами ее охраняешь.

Я еще ниже опустила голову. Смотритель ни разу даже не отругал меня за это, но явно не хотел, чтобы я легко забыла о том, что чуть не натворила. Он легонько потрепал меня по голове:

– А почему ты об этом подумала, Восьмерка? Тебе кажется, что кто-то изменился?

Я вздохнула:

– Не знаю. Ну, вот, например, ты знаешь человека. Думаешь, что знаешь. А потом он вдруг говорит то, что раньше бы никогда не сказал. И краснеет, и запинается. И ни с того ни с сего собирается поддерживать Сережу после того, как Родится.

Смотритель молчал, и я, исподтишка взглянув на него, увидела, что он улыбается, и от этой улыбки вокруг его светло-голубых глаз появились добрые морщинки.

– Бывает, Восьмерка, – наконец сказал он, глядя куда-то вдаль. – Очень даже бывает. И когда человек внезапно краснеет и на всю жизнь решает кого-то поддерживать – это самое важное, что может быть.

– Даже важнее, чем правильно выбрать родителей? – удивилась я.

– Пожалуй, это одинаково важно, – согласился Смотритель и взглянул на две папочки, валяющиеся на траве под скамейкой. – Ну а ты, Восьмерка, решила что-нибудь?

Я еще раз взглянула на Ритку, на папки и на спокойное лицо Смотрителя.

– Решила, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал храбро. – Я буду бороться за свою семью.

– Лиза! Лизаааа! – я колотила по двери капсулы кулаками и даже пару раз пнула ее ногой. Но Лиза не отвечала. Я опоздала. Она уже Появилась, а я ведь не успела сказать ей самого главного. Тут дверь капсулы открылась, и на пороге возникла недовольная растрепанная Настя.

– Опять ты? Сейчас пожалуюсь Старшей по распорядку, что ты мне спать мешаешь! – и она дернула меня за волосы.

Стоп. Откуда здесь взялась Настя? Она же уже давным-давно Появилась. Но тут из-за ее спины выглянул мрачный тип, который присматривает у нас за распределенцами. Я с ним встречалась всего пару раз, когда он забирал ребят из нашего Управления, а тут он был совсем близко, я отчетливо видела густые нахмуренные брови. А в руках он держал тот самый молоток, которым разбили Женькину капсулу. Он надвигался прямо на меня, покачиваясь на ходу из стороны в сторону…

И тут я проснулась. Никогда не видела таких кошмарных снов. Обычно мне снились мама с папой, в крайнем случае кто-нибудь из ребят или Старших… Наверное, все дело в том, что вечером я никак не могла уснуть. Легко сказать: «Я буду бороться за свою семью». А если я этой самой семье не нужна? А если я приду завтра возобновлять заявку, а меня опять кто-нибудь опередил? А если я назначу дату, буду ждать целый год, а что-нибудь не получится? И тогда мрачный дядька с Распределения точно придет за мной…

Никогда еще я не выходила из капсулы поздно ночью. Было так темно, что даже соседнюю капсулу я разглядела с трудом. Только вдали в Саду Появившихся горели огоньки. Я начала пробираться на этот свет, то и дело натыкаясь на кусты и скамейки около капсул. Стояла такая тишина, что мне второй раз за ночь стало страшно. В книжках часто можно встретить такие слова: «страшно», «весело», «грустно», «легко», «сложно»… Только, оказывается, пока всего этого не почувствуешь, не поймешь, что они значат. Оказывается, самое плохое в «страшно» – ты начинаешь вспоминать обо всем плохом сразу. Не знаю, чем меня напугала темнота, почти невидимые беседки, только бояться я стала всего. Что дата опять окажется неправильной. Что мама с папой меня вернут. Что мы с Лизой не найдемся после Рождения. Что они поссорятся и не будут больше жить вместе. Что с Ритой что-нибудь случится. Что меня распределят совсем в чужую семью. Что сейчас из темноты появится кто-нибудь…

Но вместо этого передо мной возникли капсулы с Появившимися. Однажды мы читали рассказ про мальчика, который поменял игрушечную машину на банку со светлячком. Наверное, эта банка выглядела как капсулы в Саду. Каждая из них горела теплым, золотистым светом. И каждый из Появившихся казался таким красивым в этом свечении. Я прошла между рядами и увидела Настю, болтавшуюся в капсуле. Никогда бы не подумала, что это скажу, но даже она сейчас казалась хорошенькой… А Ритка с ее рыжими косичками…