Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

Но когда он наконец приходит в себя, то совсем не выглядит радостным или благодарным, как я себе это представляла. Пожалуй, он даже разочарован. Мне становится неловко от того, что я, положив подбородок на край кровати, рассматриваю его так близко.

— Где косатки? — спрашивает он, но его голос звучит так, будто он все еще под водой, и я вижу, что ему больно говорить. Он кашляет ровно с таким же звуком, какой издавали косатки в тот день, когда разбудили меня на мостике. Может, он не хотел, чтобы его спасали? Он будто пытается отгородиться от нас стеной, за которую мы не можем проникнуть. Спрашивать его о чем-то кажется грубостью. Пока что он позволил мне только приподнять его голову и дать немного воды. От его волос пахнет морем; потом он ложится и закрывает глаза. Ясно, что он хочет остаться один.

Чуть позже папа приносит ему кружку чая, а я, несмотря на укоризненный взгляд дяди, сажусь на открытый люк бака и подслушиваю. Спускаясь по трапу, папа расплескивает чай, и я слышу, как он говорит «черт»; меня всегда смешит, что он произносит это слово совершенно без эмоций — непонятно, зачем тогда чертыхаться? Я вспоминаю, как мама жаловалась, что отец — «сухарь», будто это было чем-то плохим. Лежа на животе, я заглядываю в люк и едва вижу, что происходит внизу. Папа приподнимает парню голову, подносит к его губам кружку и говорит:

— Не обожгись, осторожно, — словно пить горячий чай в лодке опаснее, чем упасть в океан.

— Хочешь поговорить? — спрашивает папа.

Парень мотает головой.

— Думаю, нет, — отвечает он.

Я уже вижу, что этот разговор зайдет в тупик.

— Меня зовут Джордж, — говорит папа и поворачивается, чтобы взобраться по трапу.

— Сэм, — произносит парень. — Я Сэм.

Я вижу, что папа оборачивается и кивает ему. Пару мгновений папа молчит, а потом решает, что можно добавить еще кое-что:

— Я связался с Marine Highway [21] Компания, занимающаяся пассажирскими перевозками. , и они сказали, что никто из их пассажиров не пропал.

Сэм молча смотрит на мои пуанты, висящие на гвозде, и я чувствую, что у меня начинают гореть щеки.

— Отдыхай, — говорит папа. — Если ты никуда не спешишь, хорошо бы нам дождаться, пока закончится сезон чавычи [22] Рыба семейства лососевых. . Осталось полторы недели, и я не могу не рыбачить. Ты не против?

Сэм кивает.

Я не знала, что папа наводил справки на пароме, и без конца спрашиваю его и дядю, почему они не поинтересовались, по какой причине Сэма не было в списках пассажиров. На пароме он точно был; я его видела.

В более многословной манере, чем обычно, папа прямо отвечает мне, что не будет совать нос не в свое дело. Я начинаю понимать, что мама имела в виду, когда называла его сухарем. Мы выловили человека из океана, а папа продолжает рыбачить, будто ничего не случилось.

— Ты еще не усвоила морской обычай, Элис? Не спрашивай, не говори, — сказал мне дядя Горький.

— Но ему столько же лет, сколько и мне, — возражаю я.

— Неважно. Если попытаться распутать все тайны этого океана, возраст не будет иметь значения. И, как по мне, это почти то же самое, что открыть ящик Пандоры. Думаешь, твои пуанты, которые висят внизу, не станут для кого-то загадкой, если эта лодка когда-нибудь пойдет ко дну?

Дядя Горький всегда знал, как заткнуть мне рот. О пуантах я говорить не хочу.

Впрочем, появление Сэма на «Кальмаре» заставило меня забыть о танцах. Еще через несколько дней он наконец-то вышел на палубу осмотреться. Он такой бледный и худой, что, думаю, папа не станет заставлять его работать. Но понемногу Сэм начинает интересоваться, как тут все устроено. У меня такое чувство, будто я зачитываю опись оборудования.

— Это лоток для потрошения рыбы, — говорю я, отрезая голову чавычи по шейному позвонку; Сэм морщится. Вообще-то я пыталась его впечатлить.

— Прости, — говорю я. — Это только первый раз противно. Или, может, ты уже рыбачил раньше?

Сэм трясет головой.

— Мой папа был рыбаком, — произносит он.

Но потом замолкает, и я чувствую, как между нами вырастает невидимая стена. Понятно, про отца не спрашивать.

— Ты мне расскажешь когда-нибудь, что ты делал на пароме? — Я стараюсь, чтобы в моем голосе не было слышно любопытства.

Он вздыхает:

— Мы с братьями пробрались на него тайком.

— Правда? Офигеть.

— Пожалуйста, не рассказывай своему отцу, — просит он. — Я боюсь, что моего старшего брата арестуют, если найдут.

— Но нужно же как-то сообщить им, что ты цел, разве нет?

— Думаю, Хэнк, скорее всего, видел, как ты меня спасла, и знает, что я в безопасности. Он сейчас пытается найти способ связаться со мной так, чтобы об этом не узнали власти. И он, наверное, очень на меня злится.

— Разве он не переживает за тебя?

— Вряд ли. Хэнк ведет себя так, будто теперь он наш отец, а я постоянно все порчу. Он обожает командовать.

Сэм не смотрит мне в глаза.

— Уверен: он знает, что я в порядке; ему просто нужно придумать, как со мной связаться.

Надежды, что Сэм ответит, почти нет, но у меня еще так много вопросов.

— А почему вы вообще сбежали?

— А ты чего лезешь, куда не просят?

— Просто интересно, — отвечаю я; мне как будто дали пощечину. — Я тебя, вообще-то, спасла.

— Спасибо, — бормочет Сэм, но в его голосе не слышно ни ноты благодарности. Я могла бы рассказать ему, что никого не видела на палубе парома и что его брат вряд ли знает, что с ним все хорошо. Но раз он считает, что я лезу не в свое дело, то оставлю это при себе.

Сэм начинает помогать нам: подает рыбу в трюм дяде или в конце дня поливает палубу из шланга, смывая с нее грязь. Папа показывает ему, как устроены удилища, и объясняет, что если звенит маленький колокольчик, прикрепленный сверху, значит, на крючке крупная рыба. Я не помню, когда меня саму всему этому научили. Может, мне об этом никогда и не рассказывали, ведь я родилась на лодке и все это было частью моей человеческой натуры наравне с умением говорить, ходить и дышать.

Скорее всего, папа понял, что наш гость — это еще одна пара рабочих рук, в тот день, когда буквально из ниоткуда налетел ветер и Сэм бросился к стабилизатору, закрепленному на палубе, и, размотав цепь, выбросил его за борт, как будто проделывал это уже тысячу раз. Стабилизатор — это цепь с тяжелым грузом, который очень сложно затаскивать обратно на борт, поэтому папа использует его, только если поднимается такой сильный ветер, что лодку болтает, будто крошечную игрушку в огромной ванне. Я вижу, что папа начал догонять: Сэм, каким бы тощим он ни был, может внести свой вклад.

Дни сменяют друг друга, и у нас с Сэмом входит в привычку вечерами вместе сидеть на мостике. Порой он даже забывает выстроить вокруг себя непроницаемую стену, и мне удается узнать его поближе. Ему шестнадцать, и он любит поэзию. Его младшего брата зовут Джек, и у него, как говорит Сэм, есть «шестое чувство».