Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

С тех пор между нами с Джеком чувствуется напряжение.

— Мне снился Сэм, — говорит он. Я пропускаю это мимо ушей.

— Это был очень яркий сон, в нем была какая-то лодка и киты.

Я молчу.

— Пахло чаем и цветами, — продолжает Джек.

— Цветы на корабле — плохая примета, — говорю я.

— Ну там очень приятно пахло, сиренью.

Я ничего ему не отвечаю.

— Может, нам стоить подумать о том, чтобы вернуться, — нерешительно говорит Джек. — Вдруг Сэм нас ищет.

Его неиссякаемый оптимизм меня раздражает. Раньше его настрой даже умилял, но теперь он напоминает мне обо всем, что мы потеряли, и я едва могу это выносить.

— Он пропал, Джек, так что хватит об этом.

Он молча оборачивает вокруг себя рукава коричневой куртки Сэма, которые будто обнимают его. Одного брата я потерял, а второй исчезает у меня на глазах. И хотя мне страшно остаться без Джека, я, кажется, ничего не могу с этим поделать. Я не могу придумать новый план. Без плана я просто придерживаюсь выбранного курса, а это, я знаю, огорчает Джека.

Он думает, что я не замечаю его перемигиваний с ночным охранником. Но это не так. Когда охранник делает обход, о его ногу громко бьется толстая связка ключей, подвешенная на поясе синих брюк, и я чувствую, что Джек напрягается, как кошка, готовящаяся к прыжку. Он встречается с охранником взглядом, и мне непонятно, зачем он это делает. Какая-то часть меня хочет поднять белый флаг, сдаться и сложить с себя обязанности главы семьи, потому что выполняю я их все равно паршиво. Но для всего этого тоже нужны силы, а мне их хватает только на то, чтобы каждые пару часов переходить в другое укрытие, прячась на новом месте всякий раз, когда меня настигают воспоминания о Сэме.

Нам уже доводилось спать в солярии, где мы жарились под лампами, как картошка фри, в шлюпках, где подкладывали себе под голову спасательные жилеты вместо подушек, под лестницей у автомобильной палубы, а теперь мы устроились на небольшой игровой площадке с огромными пластиковыми деталями Lego, на которой в три часа ночи нет ни души. Родители часто оставляют здесь детей, а сами идут в бар. По крайней мере, так начинаешь думать, когда не меньше двух раз в день слышишь объявления из громкоговорителя: «Родители четырехлетней девочки в джинсовой куртке с Микки-Маусом, пожалуйста, вернитесь в игровую зону на втором этаже».

А теперь мы здесь одни и лежим на тонких голубых ковриках под табличкой «Не оставляйте детей без присмотра».

У ночного охранника с собой пульт; такие устройства я помню с детства. Должно быть, ему нужно нажимать на кнопку, когда он заканчивает осматривать какую-то часть корабля, — что-то вроде отчета, — и я уже услышал щелчки кнопок почти со всех концов парома. Я чувствую, что Джек расслабляется, как будто этот звук его успокаивает. Кажется, он переживает, что наш побег из дома никто не заметил, в отличие от побега куриной хозяйки. Нашего исчезновения не заметили даже люди, от которых мы пытались сбежать. Я представляю, как Джек прислушивается к шагам охранника и слышит клик , нас заметили, здесь два мальчика без взрослых; клик, клик , нас кто-то увидел; клик , кому-то есть до нас дело; клик , кто-то выключает для нас свет. Клик, клик .

Когда я просыпаюсь в игровой зоне один, моя первая мысль: Джек последовал примеру Сэма — пуф . Пропал.

Когда я нахожу Джека в столовой, где он с ночным охранником играет в криббедж [23] Карточная игра для двух игроков. , я слишком рад, чтобы вымолвить хоть слово. Колышки на доске для криббеджа сделаны из моржового клыка — у отца была точно такая же. Был бы с нами отец, думаю, Сэм тоже никуда бы не пропал.

Очень тяжело уследить за братьями, у которых куча собственных мыслей в голове. Они как гелиевые шарики. В какой-то момент приходится отпустить веревочку из рук и сказать: «Ну что ж, до свидания, доброго пути», ведь это проще, чем гадать, не держишь ли ты шарик слишком крепко, не лопнешь ли ты его. Не это ли произошло с Сэмом?

Я сажусь у доски для криббеджа. Джек не смотрит мне в глаза.

— Ты научился считать очки? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно, хотя мое сердце, которое еще в игровой зоне начало колотиться, словно испуганный кролик, продолжает биться в бешеном темпе.

— Он все никак не мог разобраться с подсчетом очков, — объясняю я охраннику, потому что Джек молчит.

— Он неплохо справляется, — отвечает тот.

Испещренное морщинами лицо охранника напоминает карту; он столько лет работал на открытом воздухе, что везде, где можно, у него потрескалась кожа.

Он улыбается и протягивает мне для рукопожатия широкую обветренную ладонь.

— Я Фил, — говорит он.

Затем он возвращается к игре.

Джек держит свои карты прямо у лица, как будто пытается за ними спрятаться. И как давно он сбегает поиграть с Филом в криббедж?

— И? — спрашиваю я. — У нас проблемы?

Я очень устал, и если Джек решил нас выдать, то пусть делает это поскорее, чтобы я мог лечь и заснуть здесь, под столом. Мне просто хочется свернуться калачиком и заснуть на миллион лет среди разбросанной холодной картошки фри, пустых оберток и запаха резиновых сапог.

Фил, не глядя на меня, кладет на стол карту и переставляет колышек.

— Много лет назад я был капитаном порта в одном рыбацком городке, — как бы между прочим говорит он. — Однажды ночью я зашел в портовый туалет и нашел там крохотную новорожденную девочку. Ей было от силы дня два. У нее из животика торчала сморщенная пуповина; она еще не успела отвалиться. Девочка была синяя и лежала голышом в раковине из нержавейки.

Джек смотрит на меня, удивленно подняв брови, но мне интересно, чем закончится эта странная история.

— Я завернул ее в бумажные полотенца и в свой плащ — конечно, этого было недостаточно, она была очень холодная, и я боялся, что она не выживет; думаю, я действовал на автопилоте, — рассказывает охранник. — Наверное, я был в состоянии шока. Не то чтобы можно быть готовым к такой находке.

— Твой ход, — говорит он Джеку, как будто это самая обыкновенная тема для разговора посреди игры в криббедж.

— А что было дальше? — шепчу я, и мне страшно, как бы охранник не сказал, что младенец умер.

— Короче говоря, она оказалась крепким орешком и довольно быстро пришла в себя, когда я принес ее в тепло. О ней, конечно, рассказывали в новостях и искали ее родителей, но никто не откликнулся. В конце концов ее взяла к себе одна хорошая семья, которая потом переехала на север, — говорит Фил. — Она твоя ровесница, — он кивает на меня, — может, чуть помладше. Она выжила, а ведь ее бросили, и потом ее нашел я — человек, который ничего не знает о детях и который завернул ее в колючее шерстяное одеяло. Вот уж действительно пробивная девчонка.