Мауро Корона - Двадцать веселых рассказов и один грустный

– Дома не должны предавать хозяев, – бесстрашно отвечал он. – Они должны излучать надёжность. Даже через века тот, кто входит в такой дом, должен чувствовать себя уверенно. Дом не может прокиснуть, как йогурт, иначе проект, считай, изначально провальный.

Несмотря на непрестанное, словно у лосося, движение против течения цементного потока, ему удалось-таки построить парочку простых домов– по большей части, на окраине Турина, на холмах, но один – всё же на дальних подступах к Милану, который Мирко и собирался выпить. Теперь он мог свести концы с концами, что само по себе было победой.

Пока Мирко удалось извлечь из своей работы кое-какую прибыль, прошли годы. Потихоньку-полегоньку он превратился в суперзвезду, способную возводить даже соборы, и смог обратить на себя внимание. Отдельные богатеи, уставшие и отупевшие от роскоши, наконец открыли глаза и проинтуичили, или, проще говоря, унюхали кризис за несколько лет до его начала. Всё необходимое у них уже было: лисье чутьё, сообразительность, деньги, которые можно потратить, и время на раздумье. А ещё им было до смерти скучно.

«Никто так не томим скукой, как богачи, ибо деньги покупают время, а время имеет свойство повторяться», – утверждал Иосиф Бродский.

Итак, эти люди, богачи, стали сами искать Мирко, чтобы поручить ему строительство его любимых добротных крестьянских домишек. Таким образом за несколько лет он сам разбогател – и заскучал. А у людей чувствительных скука часто вызывает ностальгию. Мирко снова и снова принимался размышлять о родном городе, о домике, где родился сорок пять лет назад: он упорно копировал этот проект, повсюду предлагал его, и тот наконец окупился. Опять же, эти мысли навевали приятные воспоминания. Где-то там, в горном краю, Мирко ждал надёжный дом. Он знал это и хотел увидеть снова.

В июле прошлого года, а это был 2012-й, я сидел после обеда на залитой солнцем площади у остерии «Глухарь», которая раньше называлась «Пилин», и потягивал пиво. Тут у колокольни останавливается штука навроде космического корабля. Из неё выходит мужик в элегантном костюме – и прямиком к остерии. Чтобы его вспомнить, мне хватило и пары секунд. Это был Мирко: то же лицо, что и пятьдесят лет назад. Он же, напротив, вряд ли меня узнал. Я выгляжу старше своего возраста: дурные привычки, лишения, алкоголь и усталость отразились на мне сильнее, чем могли бы. Объятия, рукопожатия, подколки, пара кружек, разговоры за жизнь... До чего же безупречным стал его итальянский!

– Брось, – говорю, – не строй из себя крутого!

Я периодически что-то слышал о нём он – обо мне. Как-то раз даже пришёл на презентацию моей книги в миланском магазине «Фельтринелли», но видя, как меня обступили читатели в надежде на автограф, не решился подойти. В родной город Мирко заехал на пару дней: как раз хватит, чтобы покататься по округе и навестить старое жилище. Но этим мы занялись уже наутро, поскольку остаток дня пили и болтали. Я не мог снова не отметить безупречность его итальянского и манер. И, чтобы не отставать, тоже постарался правильно говорить на родном языке.

На следующий день мы направились к дому. Он был двухэтажным и располагался в переулке у виа Сан-Рокко – или, вернее, того, что осталось от виа Сан-Рокко. Когда Мирко, утирая слезы, рассказал, что все эти годы говорил со своим домом и верил, что тот в целости и сохранности, меня аж передёрнуло: вспомнил, что случилось пятнадцать лет назад с нашим другом Свалтом. Тот тоже приехал из «выпейМилана» навестить родное гнездо и на моих глазах полетел с третьего этажа прямо на мостовую: балки под ним треснули и обрушились. К счастью, обошлось без последствий. Я рассказал об этом Мирко.

– Ну уж нет, – ответил он, – мой дом меня не предаст.

Но я всё равно попросил его быть осторожнее. За прошедшие полвека эта заброшенная деревушка сильно пострадала от времени и сменяющих друг друга времён года, так что мысль побродить по старым домам не казалось мне здравой. Но он всё повторял:

– Не волнуйся, он – сама надёжность. Я теперь такие же строю.

Я сказал «лады», и мы вошли. Двери не было: за столько лет она рассыпалась в мелкую крошку, и это уже был знак. Но влюблённые знаков не замечают. Мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, где посреди комнаты стоял деревянный столб, поддерживавший крышу. У Мирко на глаза навернулись слезы.

– Я здесь родился! – зарыдал он. – И рос здесь до двенадцати лет!

В отличие от моего друга, я восторга от возвращения домой не чувствовал, поэтому не стал входить в это полутёмное помещение, а остановился на пороге. Хоть я и не архитектор, но знаю, что могут сделать с остовами заброшенных домов объединённые усилия снега и дождя. Они, словно древоточцы, без устали вгрызаются в одряхлевшие тела и поражают внутренние органы, оставляя фасады чистыми и здоровыми. Мой друг прошёлся по комнате, где шестьдесят два года назад впервые увидел свет и где этот свет лишь по счастливой случайности не погас навсегда. Потом, расставив ноги в позе немого восхищения, оперся плечом о столб, и старое, изгрызенное червями бревно мигом переломилось под его тяжестью, как палочка гриссини. Мирко, потеряв равновесие, свалился на пол. Крыша содрогнулась, кое-где обнажив синеву неба, и со страшным треском обрушилась. Послышался звон битой черепицы, грохот расколотых балок. Всё это ухнуло на пол, провалившийся аж до первого этажа вместе с архитектором. Я только и успел увидеть, как Мирко исчезает под каменной лавиной. Уже второй раз я наблюдал практически ту же сцену. И снова пытался понять, почему не остановил незадачливого исследователя надёжных домов. Конечно, со Свалтом всё закончилось хорошо, но удача не имеет привычки поворачиваться к вам лицом дважды.

И всё же...

Я окликнул его.

– Вроде цел, – донёсся приглушенный ответ. Только двигаться Мирко не мог, поскольку оказался заперт в коконе из балок, спасших его от оползня. Не считая пары царапин, он совершенно не пострадал.

Я осторожно спустился вниз, всё ещё не веря в такой счастливый случай, и озаботился спасательной операцией. Через несколько минут мне удалось вытащить друга из паутины, чудесным образом спасшей ему жизнь. Всё произошло так быстро, что он даже не успел испугаться. Понимание пришло только вечером, после десятого стакана в «Глухаре», где он появился, весь облепленный пластырем.

– Надёжные, говоришь?! – ворчал я, не в силах забыть падающие балки.

– Что ж, придётся внести кое-какие изменения, – с невозмутимым видом произнёс он на своём безупречном итальянском.

Я оглядел его, до такой степени перепачканного известковой крошкой, что он казался гипсовой статуей, но ничего не сказал. Ведь Мирко прав: дома в нашем Богом и людьми забытом краю надёжны и безопасны. Не считая, разумеется, двух случаев, когда они оказались безжалостными к своим владельцам, вернувшимся из большого города, чтобы ненадолго погрузиться в воспоминания.