Леонид Иванов - Леший

— Ну, вот, спасибо, хозяюшка за хлеб-соль! — Поднялся из-за стола цыган и что-то сердито сказал жене. Та огрызнулась, но тоже начала собираться. Потом что-то по-своему было сказано мальцам, те тоже начали суетливо вылезать из-за стола и одеваться.

Цыган вышел первым, за ним гурьбой выкатились шумные пацанята. Цыганка остановилась у двери:

— Хорошая ты баба, душевная. Спасибо тебе за угощение! Понравилась ты мне, не хотела я тебе говорить, да уж не утерплю. Худа тебе, милая, тут желают. В тех деньгах, которыми с тобой за нетель расплатились, одна бумажка с наговором. Есть тут у вас бабка одна, которая колдовать может…

— Дак это у нас всем известно, что Нюшеря заговоры разные знает, травками от болезней всяких пользует, — перебила шумную гостью Татьяна.

— Может и Нюшеря, не ведомо мне то, но карты показали, пгго беду на тебя наслали теми деньгами. На скотину твою порчу навели. Гляди, как бы отёл нормально прошёл.

— Ой, а што делать-то? — всполошилась Татьяна.

— Говорю, глянулась ты мне, милая-а-а, добротой своей, — нараспев сказала цыганка. — Так и быть, помогу я тебе порчу снять. Есть у тебя свечка церковная?

— Да откуда же у нас тут церковным-то взяться? — изумилась Татьяна. — Простые вон в комоде есть две-три штуки.

Цыганка вернулась к столу:

— Давай свечку одну и спички, порчу снимать будем.

Она зажгла поданную Татьяной свечку, наклонила её, накапала воска на стол, поставила на него свечку, подержала, чтобы та прилипла и стояла вертикально.

— В избе у тебя чисто, сглаза и наговора нету — вишь, огонёк ровно горит, — заговорила цыганка. — Только смотри, как пламя-то в сторону комода всё наклоняется. Видно, там наговорённые деньги держишь.

Татьяна изумилась осведомлённости цыганки и встревожено закивала головой.

— Давай деньги сюда, не бойся! Там всего одна порченная, надо её прямо сейчас сжечь, коли худа в доме не хочешь.

Татьяна послушно выдвинула нижний ящик старинного комода, достала спрятанный под простынями свёрток с деньгами и подала цыганке.

— Нет, милая моя! Я к этим деньгам даже прикасаться не стану, — с деланным испугом сделала шаг назад цыганка. — Ты уж сама разверни да по столу разложи, а порченную денежку я сразу увижу.

Татьяна сдвинула на середину стола посуду и остатки пирогов, развернула газетный свёрток, веером раскинула на краю полученную за проданную нетель выручку. Она тогда сразу же хотела отнести их на почту, немного отправить дочери в город на обнову, а остальные положить на книжку, но почтариха как раз болела, и деньги уже две недели лежали дома.

Едва Татьяна выложила деньги на стол, как пламя свечи задёргалось, стало с непонятным потрескиванием подпрыгивать, то и дело норовя погаснуть. Цыганка осторожно двумя пальцами вытащила из множества купюр одну, грязную и мятую десятку, тщательно скомкала, положила её в ладонь, зажала, что-то пошептала, подула сквозь пальцы, потом взяла за краешек и на глазах изумлённой Татьяны зажгла от пламени свечи и положила догорать на чайное блюдечко. Деньга горели плохо.

Цыганка наклонилась почти к самому блюдечку и стала снова что-то шептать на своём языке, потом выпрямилась, сделала перед лицом Татьяны несколько круговых движений рукой, сделала резкий взмах и одновременно громко что-то выкрикнула, будто фукнула. Потом размяла пальцами комочек серого пепла.

— А теперь, мила-а-ая, этот пепел надо на улицу выкинуть. По ветру развеять и произнести: «Лети, порча, из моего дома на все четыре стороны! Не кликай беду добрым людям, не носи порчу домашнему скоту! Сгинь! Сгинь! Сгинь!» Запомнила?

Татьяна как в полусне повторила сказанное, взяла из рук цыганки блюдечко, вышла с ним на крылечко, дошла для верности до калитки и вытряхнула содержимое за ворота.

Цыганка стояла всё так же посреди пола.

— Теперь, мила-а-ая, сложи деньги обратно в газету, заверни потуже да спрячь обратно. И никому не показывай и не сказывай. чтобы беду обратно не накликать. А для верности давай я тебе в свой платочек заверну да узлом крепким завяжу.

Цыганка взяла из рук Татьяны газетный свёрток, достала из кармана шелковый платочек, завязала его крест-накрест и туго затянула узелок.

— А теперь задуй свечку да брось её в печку.

— Дак у меня там чугунок со щами стоит.

— Тогда в подпечек, там же у тибя угольки, поди, ещё шают.

Гостья положила свёрток на краешек стола, взяла свечку, задула её, подала хозяйке, потом трижды громко пыхнула в сторону печи, будто стряхнула с ладоней невидимую пыль.

— Ну, всё, мила-а-ая, нету у тибя в доме больше порчи. А с подругами своими будь поосторожнее — не все они добра желают. Кое-кто и камень за пазухой держит, завидуют хозяйству твоему и здоровью. Остерегайся и помни, што скоро у тибя новая жизнь начнётся.

Слушая это, Татьяна сходила на кухню, бросила свечу во встроенный под шестком подпечек, на плите которого летом варили еду и кипятили воду на пойло скотине. Посмотрела, как сразу растеклась свеча на сброшенных из печи угольках, хоть они уже почти догорели и стали покрываться серым налётом, немного приоткрыла на всякий случай вьюшку и вернулась обратно в горницу. Цыганка стояла почти у порога, свёрток с деньгами лежал по-прежнему на краешке стола.

— Мила-а-ая, ты деньги-то убери со стола, спрячь подальше. Не ровён час недобрые люди заглянут да на богатство твоё позарятся.

— Ой, спасибо, тебе тётенька за доброту твою! — начала благодарить Татьяна, но цыганка повернулась и неспешно вышла. Татьяна слышала, как цыган в ответ на несколько непонятных слов сердито что-то сказал ей, потом прикрикнул на лошадь и поехал по деревне, громко покрикивая на своём языке. Минут через пятнадцать весь табор покинул Носово и вовсю катил в сторону Дерюгино. Не останавливаясь в деревне, где провели предыдущую ночь, погнали коней в сторону Костомы.

Из оцепенения Татьяна вышла через полчаса. Она будто проснулась от глубокого сна, потёрла лоб, силясь вспомнить в деталях визит нежданных гостей. Вышла на улицу и едва ступила с крыльца на снег, ахнула: сказав Татьяне про пару охапок сена, цыган надёргал из стоящего во дворе стога и перетаскал в розвальни не меньше двух копен. Раздосадованная баба пошла в сторону магазина, где деревенские уже бурно обсуждали наезд цыган, рассказывая, у кого и что выманили, а у кого и украли самым наглым образом.

Татьяна рассеянно слушала соседок, а у самой не шли из головы деньги и те с ними манипуляции, что совершала цыганка. Она хотела было возразить бабам, что не все цыганки воровки да обманщицы, что у неё, например, чаёвничала очень даже добрая женщина, которая нагадала ей скорые перемены в жизни, богатого мужа и даже сняла порчу с вырученных за продажу Марты денег. Но на душе будто кошки скребли от каких-то недобрых предчувствий. Не дослушав соседок, Татьяна пошла домой, достала из ящика комода завёрнутые в цыганский платочек деньги, развязала тугой узелок, развернула газету и ахнула: вместо денег там лежала старая затёртая колода карт, на которых ворожея нагадала скорые перемены в жизни.