Леонид Иванов - Леший

Какое-то время Татьяна сидела прямо на полу в полном оцепенении, потом вскочила и впробеги кинулась к Анемподисту. Тот молча выслушал соседку, снабжавшую его молоком и творогом, укорил за доверчивость и пошёл к председателю. А вскоре уже ехал в Костому на председательских санках с запряженной в них самой резвой лошадью. Как Леший и полагал, табор сделал привал в Троицком. Хоть уже вечерело, на ночлег цыгане в этой центральной усадьбе останавливаться не собирались. Нераспряженные лошади были привязаны к устроенной возле магазина коновязи. Мужики оказались в магазине, где нещадно дымили «Беломором» и на своём языке вели громкие разговоры. Бабы с ребятишками окучивали доверчивых жителей близлежащих домов.

Зайдя в магазин, Анемподист без труда по возрасту, густой бороде и богатому полушубку определил описанного Татьяной цыгана, который гостевал у неё. Похоже, он был у табора за барона.

— Дело есть. Пойдём поговорим.

— А что, тут нельзя? — прищурился тот. — У меня от своих секретов нету.

— Зато у меня есть.

Леший повернулся и вышел за дверь. За ним, вальяжно ступая, чинно выплыл барон.

— Ну, что там у тебя?

— Деньги верни, — не мигающим взглядом смотря прямо в чёрные глаза цыгана твёрдо сказал Анемподист.

— Ты чо, старик? Какие деньги? Перепил што ли?

— Я сказал, деньги верни, — твёрдо повторил Леший. — Те, что на Кьянде у Татьяны выманили. За проданную нетель.

— Да я тебя, старый хрен, — закричал барон, выдернул из-за голенища валенка плётку, но пока замахивался, Леший успел выхватить из саней прикрытое тулупом ружьё, сунул конец ствола под середину кнута, плеть со свистом хлестнула по лицу самого цыгана, и ещё не успел тот сморщиться от боли, как Леший ловко изо всех сил ткнул его прикладом в живот.

Цыган что-то закричал, из магазина начали было выбегать остальные, но Леший грозно приказал:

— Назад, твари! Кто ишшо шаг сделает, пулю получит. — И выстрелил в воздух.

Сбивая друг друга с ног, цыгане кинулись назад за спасительную дверь, бросился было туда же и барон, но его остановил властный голос:

— Стоять, барон! С тобой разговор не кончен. Или ты Татьянины деньги возвертаешь, или я счас ваших лошадей стрелять стану.

Для подтверждения свой угрозы Леший отвернул в сторону полушубок, демонстрируя собеседнику полный патронташ. — Я по три раза повторять не привык.

— Да нету у меня денег! — Испуганно заговорил враз сникший барон. Его спесь будто сняло рукой, и голос сразу стал заискивающим. — У бабы они у моей, добрый человек, у бабы. А она где-то с ребятишками по деревне ходит.

— Ты мне сказки не сказывай! Я ваши порядки знаю. Где это видано, чтобы цыганка деньгами распоряжалась?

Леший левой рукой достал патрон, в один миг перезарядил ружьё, снова направил двустволку на цыгана, взвёл курок.

— Сколько тебе надо, добрый человек? — заискивающе заговорил тот, улыбаясь золотыми зубами.

— Все, которые у Татьяны выманили. И всё, что у наших баб наворовали, в сани перекладывай.

— Цыган испуганно полез рукой за ворот рубахи, достал свёрток с деньгами, протянул Лешему.

— В санки клади. И наворованное туда же складывай.

Барон положил свёрток на край тулупа, суетливо пошёл к подводам, начал доставать то, что выманили у кьяндских доверчивых баб говорливые цыганки, и то, что держали в сенях или крыльце домов не привыкшие к воровству жители. Когда в руках барона оказался топор, Анемподист легко узнал точёное топорище, какие любовно мастерил Степан, но поднял ружьё:

— Ты это, не балуй. Враз пулю промеж глаз всажу и скажу, что зашшишшалси.

Барон осторожно положил топор рядом с другими вещами, что экспроприированы были его соплеменниками на Кьянде, и отошёл в сторону.

— А типерича иди в магАзин, шганы сибе новые купи. А то в энти, похоже, навалил со страху, — махнул ружьём Леший.

Как только за цыганом закрылась дверь магазина, Анемподист достал из-за голенища свой острый как бритва нож с рукояткой из лосиного рога, прошёл вдоль коновязи и, боясь погони разъярённых цыган, в которой перевес был бы не на его стороне, перерезал на всех хомутах супонь.

На Пушной горе Анемподист свернул не влево, в сторону Кьянды, а вправо, заехал к знакомым, чтобы дать отдых лошади и проверить, не устроили ли за ним погоню.

Через час он ехал домой, улыбаясь тому, как испугался цыганский барон его выстрела в воздух. Леший знал, что теперь табор долго не покажется в их краях, откуда пришлось вертаться без богатой добычи.

«Мужа из дому провожай с полным желудком и пустыми яйцами». Это непреложное правило счастливой и долгой семейной жизни Верке мать высказала еще задолго до свадьбы. И некоторое время молодая жена безотступно ему следовала, но когда родились погодки Ванюшка с Катюшкой, вторая часть наказа о супружеских обязанностях стала исполняться всё реже. Но зато всё чаще Валерке самому приходилось не только готовить завтрак и собирать на работу тормозок, но ещё и домашними делами заниматься, выскакивая из постели под плач то одного, то сразу обоих детишек, чтобы обрядить корову, пока жена нянькается с заболевшими ребятишками. А болели они почему-то часто.

Болели, может быть потому, что были детьми понедельника, как называют американцы зачатых после пьяных гулянок по выходным, но кто в деревне считал зазорным выпить по любому даже мало-мальски значимому поводу, а то и просто так. Валерка, да и сама Верка это не ими заведённое правило не нарушали, и потому не могли сказать, зачали своё потомство на трезвую голову или в пьяном угаре — этому никто здесь значения не придавал: не городские, поди, какие чистоплюи, что всё заранее планируют. И мыслей о том, когда выпить, и через сколько потом ребёночка смастырить, у них даже не возникало.

Верка закончила в районе швейное ПТУ как раз на те поры, когда пришла в страну полная неразбериха и прихватизация, когда все заводы и фабрики стали закрываться, а магазины отпугивали народ пустыми полками. Вот и у них в расположенном на втором этаже торгового центра универмаге из непроданного остались только пяток шуб из искусственного меха. Так и то потому, что во всём районе не найти было таких дородных покупательниц.

А цех швейной фабрики, где со своим дипломом швеи-мотористки Верка успела отработать всего три месяца, вместе с крушением советской плановой системы остался без ткани, ниток, оборотных средств и денег на зарплату. Начальница долго надеялась на чудо, на возвращение советского строя с распределиловкой и сбытом продукции, а потом махнула на всё рукой и рассчиталась с работницами имуществом. Верке вместо денег достался оверлог. Походила она по райцентру, поискала хоть какую работу, а потом, когда и общежитие их кто-то под шумок сумел перекупить за копейки, уехала домой в деревню, где поставила никому не нужный оверлог на комод и пошла помогать матери на телятник.