Леонид Иванов - Леший

— Дак это, ребятишки рази ж не привезли?

— Какие ребятишки, ты же за водой уходил.

— Дак это я думал, вы тут не дождались, пока я с Михеичем покурю. Я начерпал кадку и оставил у колодца. А санок-то и нету. Ладно, пойду погляжу, куда могли деваться.

Иван Михайлович нехотя отложил газету в сторону, достал с печки валенки, набросил полушубок, натянул шапку с опущенными ушами, достал свои меховые рукавицы из печурки — специально сделанной в толстой стене русской печи ниши для сушки стелек, носков, рукавиц и прочей мелочи, сунул их под мышку и вышел на улицу.

Ни санок, обычно прислонённых к стене возле входа, ни кадки в усадьбе не было. Иван Михайлович дошёл до колодца, при свете полной луны осмотрелся окрест, поглядел у ворот Михеича, прошёл вдоль всей деревни.

— Да отродясь у нас таково не было, — пожал плечами немного расстроенный пропажей Иван Михайлович, остановился в раздумье и начал размышлять. — Цыган вроде не было. Это те могли взять всё, что оставлено без присмотра, свои деревенские на воровство были неспособны. Оставалось думать только на Анемподиста — этот старый мудила мог отчебучить очередную шутку, а значит, искать санки с кадкой можно было хоть на своём сеновале.

Председатель прошёл вдоль деревни ещё раз, внимательно приглядываясь к улице и даже заглядывая поверх калиток в усадьбы. Потом обошёл свой дом вокруг, на самом деле посмотрел на повети. Санки будто корова языком слизнула.

Раздосадованный, взял в избе два пустых ведра, сходил на колодец. Жена начала ставить самовар, а хозяин сел в горнице к столу и задумался о пропаже.

Нашлась она наутро, когда бригадир заглянул к Марине, сказать, что заболела Марья, поэтому ей придётся сегодня идти работать в телятник.

— А што это у тебя кадка-то на санках у крыльца оставлена? Гляди, как бы морозом не распёрло. Давит сёдни справно.

— Какая кадка? Да у миня и санок отродясь не было.

Марина набросила фуфайку и вышла на крыльцо.

— Дак это же Ивана Михайловича санки. Вишь, вон железные полозья приколочены. А как они у миня-то оказались?

— Поди на чай вчерась заглядывал ввечеру, воды скусной из своево колодца привёз да кадку-то и забыл домой забрать.

— Ой, да ты тоже наскажешь тут напраслины всякой. Чо это у миня Иван Михайлович забыть мог?

— Ты баба одинокая, чо бы ему на чай-то к тибе и не завернуть. Да со своей водицей. Как отказать?

— Да иди ты! У Ивана Михайловича и без меня зазноб хватает. Ты всё одно домой идёшь, дак довези председателю санки-то.

Бригадир, радуясь возможности разыграть Ивана Михайловича, охотно взялся за верёвку и потащил санки с кадкой воды в Неумоевку. Поклажа под гору катилась легко, то и дело нагоняя тащившего и подшибая ему валенки.

Дойдя до председателева дома, бригадир с улицы закричал:

— Иван Михайлович, тут тибе Маринка кадушку наговоренной воды послала. Как ковшик выпьет, говорит, дак сразу голову-то и потеряет. К ей, мол, вчерась приходил в гости на чай, а она у Нюрки на посиделках оказалась. Жалеет, што принять да приласкать не могла.

В окне зашевелилась занавеска, и через разрисованное морозом стекло на улицу выглянул сам председатель. Через минуту он вышел во двор в наброшенном прямо на рубашку полушубке.

— Чо шумишь спозаранку, людей пугаешь?

— Да вот, понимашь, Маринка тебе посылку отправила. Вкусная, мол, водица у вас в Неумоевке, да она жонки твоей опасается. Просила санки с кадкой вернуть. Ни к чему ей, говорит, чужое имушшество.

— Вот ну не Леший ли а!? — всплеснул руками Иван Михайлович. — Эть подумал я на ево, по всей деревне искал. Пропали санки, пока с Михеичем по папироске выкурили. Вот шутник, едри его мать! Это же надо додуматься! И главно дело, не лень было в гору санки тащить, а? Ну, Лешегон, ну, супостат! — смеялись мужики. И особенно радовался Иван Михайлович. Не столько очередной весёлой проделке Анемподиста, про которую теперь надолго хватит разговоров, а тому, что нашлись-таки санки, о пропаже которых он думал ночью, тревожно просыпаясь несколько раз.

— Здравия желаю, дядя Аник!

— И ты будь здоров! — Анемподист остановился, внимательно присматриваясь к идущему навстречу моряку в аккуратно подогнанной форме с длинным рядом знаков отличия на правой и левой стороне груди. — Не признаю вот только, чей такой будешь, красавец?

Анемподист поднялся со ступенек крыльца магазина и протянул ладонь для рукопожатия.

— Да Сережка я, Черепанов! Бабы Анны внук, — и крепко сжал пальцы старика.

— А-а-а! — Обрадовано воскликнул Леший. — Помню, помню! Как же! Это сколько же годков-то у бабки не бывал? Я ведь тебя совсем мальцом припоминаю, когда ты с палкой-то на медведя кинулся было. Молоде-е-ец! Храбрый парень рос. Так и теперь, вижу вон, настоящий герой! Грудь-то вся в медалях.

— Да не-е! — смутился парень. — Это не медали, дядя Аник. Это знаки разные. Ну, можно сказать, знаки воинской доблести в мирное время. Это вот гвардейский, это за классность, это за автономное кругосветное плавание.

— Дак ты, это, и в кругосветном плаваньи был? Молоде-ец! Повидал, значит, белый свет!

— Да не-е, дядя Аник! Ты только никому не говори, я в полку связи в Мурманске служил. И форму я сухопутную в армии носил. А это для понту, на дембель нацепил. Ну, как все деды, чтобы покрасивее выглядеть, да девок быстрее охмурить.

— И как? Много охмурил?

— Не-е, не успел ещё.

— Вот молодец! — опять похвалил Анемподист парня. — Люблю честных! А связь — это, брат, дело нужное. Я вот тоже, вишь, всю жизнь при связи. Может, сменишь меня? А то ведь некому дело передать. А мне бы уже и отдохнуть пора. Тяжело зимой при двух линиях-то. И при деньгах будешь, и в почёте!

— Да не, спасибо, конечно, дядя Аник! Я лучше в городе.

— А чем там лучше-то? Вот все в город да в город. Вон, Колька Лёлькин, царствие ей небесное, тоже в город захотел. Здесь-то бы большим человеком мог стать, сначала бригадиром, потом председателем. Не согласился, на город позарился. А там нужники чистит да водку жрёт каждодневно. Это што, жизнь?

— Не, дядя Аник! В городе интереснее.

— Ты погоди! Сюда тоже скоро свет проведут, тиливизир будет. Вон в районе-то уж сколько лет показывает. И у нас будет. Женисси, детишек заведёшь.

— Да на ком тут жениться-то? — изумился Серёжка. — Девок-то нету совсем.

— А ты из городу-то и привези.

— Да ну, кто сюда поедет-то, в такую глушь.

— Э-э, брат, не скажи! Ежели по сердцу придесси, дак в любую глухомань за тобой поедет. Так что ты не торопись, подумай! А работу свою я тебе хоть завтра передам.

— Спасибо, дядя Аник! — парень крепко пожал старику руку и шагнул вверх по ступенькам.