Дмитрий Стахов - Крысиный король

— Я все знаю. И главное, и второстепенное. И что Шихман помог тебе вернуть фамилию Каморович после того, как развелся с твоей матерью, и про то, что твой отец, этот якобы Зубрович, на самом деле немец, Каффер, коминтерновец, разъезжавший по миру и убивавший отступников от дела социализма. Его отец, твой дед, был управляющим в имении, где работал твой другой дед, отец твоей матери. И ты всегда гордился, что дед твой тоже тот еще был голубчик, террорист, бомбы, револьверы, царские застенки, вражда с коммуняками. У тебя такая наследственность, а ты с крысами воюешь. Крысы! Да пусть они сгрызут все вокруг, пусть дом этой Дерябиной обвалится, и дома всех твоих засранных заказчиков, пусть крысы сожрут их детей, дышать легче станет, ей-ей, пусть…

Я был обижен. Потехин говорил таким пренебрежительным тоном. Я был так обижен, что в носу защипало и выступили слезы. — Обиделся? — спросил Потехин.

— Да, — ответил я.

— Извини! — Потехин отвернулся. — Не хотел обидеть. Не хотел…

Юноша остановил машину во втором ряду. Напротив больничных ворот. Шихман умер в больнице, где раньше лежали члены Политбюро. Я и не знал, что у них там есть морг. Члены Политбюро не умирали. Они переходили в другое агрегатное состояние. В пароходы и строчки. Стоявшие напротив ворот машины были дорогими, чисто вымытыми. Невдалеке покачивался на носках гаишник с полосатой палкой. Увидев, что мы остановились, он подошел и козырнул. Потехин вытащился из машины, свою дверцу открыв так, что задел ею крыло одной из припаркованных машин.

— Командир, — сказал Потехин, — мы в морг. Тело вынесут, и мы уедем на кладбище.

— Тут все в морг, все потом уедут на кладбище, — сказал гаишник и постучал своей палкой по крыше «девятки». — Пусть в переулок уберется, — он наклонился к юноше. — Давай туда, под «кирпич», я разрешаю.

Потехин захлопнул свою дверцу, открыл дверцу мне.

— Ты еще руку подай! — сказал я.

— Ты выглядишь таким несчастным. Хочется помочь. Тебе кого больше жаль — Акеллу или отчима?

— Не будь говном!

— Постараюсь. Ты главное их не перепутай, когда будешь говорить речь на поминках. Его вдова, ну та, к которой он ушел от твоей матери, ей сколько? Моложе тебя? Ты говорил — лет на пять. Еще вполне. Ты одинок. У нее хорошее наследство. Квартира, дача. Тебе надо подсуетиться. Я могу помочь. Могу тебя продвинуть, — Потехин снял с ладони повязку, собрался выбросить испачканный в крови платок в стоявшую возле ворот урну, но я не дал этого сделать.

— Это бабушкин. Она отдала мне целую стопку. Память, — сказал я.

— Память, — повторил Потехин, разглядывая ладонь. — Вот ничего бы не помнить, совсем, это было бы счастье. Ну, так как? Насчет вдовы? Действовать надо сразу, сегодня…

Дверь морга была чуть в глубине маленького, заставленного машинами двора. Выделялся небольшой автобус с затененными стеклами. С табличкой «Ритуал» на ветровом стекле. Водитель автобуса перелистывал журнал «Пентхауз». Возле двери морга толпились люди. От одной из группок к нам подошла девушка в черном газовом платке.

— Вы Андрей? — спросила она Потехина. — Мама просит вас подойти.

— Он, он Андрей, — Потехин указал на меня и наклонился к моему уху:

— Да она сама все сделает. Самые бредовые идеи обычно растворены в эфире, их не надо передавать друг другу, они сами в нас проникнут. Она уже начала действовать. Иначе — одиночество. Ты же не можешь жить только с крысами!..

…Шихман оставил практикантку-журналистку лет через семь после того, как ее обрюхатил. Он женился на другой, того же возраста, что был у практикантки на время их знакомства. Потом на третьей. Шихман старел, жены оставались молодыми. Официальной вдовой стала третья. Она была внутри морга, за закрытыми дверями. Стояла возле гроба, прощалась персонально, все ждали, когда третья позовет остальных. Первая, как ее называла моя мать — разлучница, наела большие щеки и плотные бока. У нее были темно-синие маленькие глаза, ярко накрашенный рот. Вторая стояла неподалеку, как-то странно держала голову, ее правая рука была согнута в локте и крупно дрожала. У всех от Шихмана были дети. Девочки. У разлучницы — одна, у второй и третьей по две. Дочки официальной вдовы были с матерью, стояли возле гроба, у оставшихся снаружи были заплаканные глаза. Разлучница громко высморкалась в бумажную салфетку и спросила у Потехина:

— А вы кто?

— Я — Николай, секретарь и помощник Андрея Михайловича. Правда, он сейчас носит фамилию Каморович, но…

— Понятно, — сказала разлучница. — Здравствуйте, Андрей!

У нее была крепкая рука. Она уже не была студенткой-практиканткой. Она сделала хорошую карьеру. Была главным редактором и генеральным директором одного из телеканалов. Сама выступала по телевидению. Я вспомнил мамины отзывы. Хотел спросить — что она порекомендует почитать?

— Здравствуйте, — сказал я.

Тут плотный человек с большими тенями под глазами открыл двустворчатую железную дверь. Зал прощания морга при больнице для больших начальников был забит под завязку. Родственники, старики — неужели у Шихмана еще были живы коллеги по доставке винца? — на удивление много молодежи, в основном — девушки, обступили дорогой гроб с моим бывшим отчимом Михаилом Шихманом. Кто-то седой скрипучим голосом сказал речь. Сминая платочек длинными пальцами, речь произнесла одна из дочерей. Все обошли вокруг гроба. Мне почему-то стало весело.

— Вы любили Мишу? — спросила разлучница, когда мы вышли во двор. — Только вы, ваш секретарь и я его поцеловали.

— Любил, — ответил я.

— А ваш секретарь? Он-то что? — она оглянулась на Потехина. Потехин стоял возле второй вдовы, со скорбным видом кивал ее словам.

— Он за компанию. Он всегда так поступает. Он вообще собирался прочесть над гробом джаназу.

— Что прочесть? — не таясь, она прикурила косяк, выпустила облачко сизого дыма, все ждали, когда официальная вдова выйдет из зала прощаний, где она вновь закрылась вместе с дочерьми.

— Погребальную молитву. Мусульманскую погребальную молитву. Это такое обращение к всевышнему с просьбой о прощении грехов и милости к покойному.

— Вы тоже мусульманин?

— Я не мусульманин. И почему — тоже? А! Понимаю! Нет, там все сложнее…

— Да уж! А было бы здорово — Андрей ибн Шихман эль-Каморович! — она глубоко затянулась, передала косяк мне. — Чем занимаетесь?

Затянувшись, я сунул руку в карман пиджака, достал визитку.

— Ого! — сказала она. — Эксклюзивная дератизация. Что это значит? А, постойте, сотрудница рассказывала, к ней приезжали двое, привозили какую-то жуткую дранную крысу, запустили в подвал, сказали — заберут через пять — шесть дней, а пока крыса всех там пожрет.

— Это были мы.