Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Одежда, привезенная Фортунами из Италии, для хартфордской зимы не годилась. Весь январь 1940 года родственники и земляки, которых Антонио знал по церкви Святого Сердца и по итальянской общине, мешками волокли Фортунам пальто, перчатки, свитера. «До чего же изменилась моя жизнь!» – думала Стелла. Вещи, сшитые не на руках, а на машинке, подогнанные под другую фигуру – более узкоплечую или длиннорукую – сидели неловко. Какая-то женщина уже носила это платье, это пальто – да, пожалуй, и не один год; затрепала, затерла, рассталась без сожаления. Но и затрепанные, американские вещи были много лучше тех, в которых до эмиграции ходила Стелла.

Все девять лет, с последнего отъезда Антонио, Ассунта и дети были бедны, зато свободны. Теперь они оказались пленниками, покорными воле и закидонам буйного мужа и отца. Антонио держал у себя деньги; Антонио единственный в семье владел английским языком; Антонио контролировал каждый аспект жизни своих близких.

Стелла к такому не привыкла. В шесть лет она объявила тете Виолетте, что не питает к ней ни малейшего уважения. Уже тогда у Стеллы имелась собственная система требований к людям. С годами эти требования почти не менялись, взрослая Стелла Фортуна мерила окружающих прежней меркой. Отец под ее стандарты не подходил: часто бывал пьян, ругался же и орал вообще постоянно – что пьяный, что трезвый. Вдобавок имел привычку исчезать, не сказавшись, куда идет и когда вернется.

– На кой ты нас сюда вызвал?! – кричала Стелла. Во время стычек с отцом она заталкивала поглубже страх; отвечала грубостью на грубость, презрев нормы морали и субординации. – Ты запираешь нас, как тюремщик! Мы целыми днями сидим, ждем тебя! Ты нас от родины оторвал, заставил бабушку бросить, да и всех родственников. Зачем? На что мы тебе сдались?

Антонио не опускался до объяснений. Вот оплеуху Стелле отвесить или по заду двинуть – это пожалуйста. Еще мог рявкнуть «Цыц!» или съязвить: «Если тебе тут плохо, катись обратно!»

Разумеется, о возвращении и думать было нечего. В Италии шла война. Фортуны уехали как раз вовремя.

При отце дети робели. Дома Ассунта могла кого-нибудь из них стукнуть деревянным уполовником – всегда справедливо. Наказанный не обижался, потому что мать била без злобы. Вдобавок дети знали назубок все Ассунтины правила; нарушил – сам виноват, получай. С отцом дела обстояли иначе. Правила у Антонио менялись, да и смысл их оставался темен. Что касается злобы, отец ею бурлил, особенно когда бывал пьян.

Хорошо еще, что пару раз в неделю он давал семье отдых – вообще домой не являлся.

Впервые он не пришел ночевать в конце января, когда Ассунта с детьми прожили в Хартфорде всего четыре недели. Ассунта приготовила ужин, накрыла на стол. Ждали отца. Пробило девять, а его все не было. Тогда Ассунта разложила по тарелкам остывшую пасту, которую съели поспешно и без аппетита. Едва братья покончили с ужином, Стелла погнала их спать. В другое время Джузеппе покочевряжился бы, но тут, прихватив радиоприемник, послушно пошел вслед за Луи в спальню.

Едва мальчики скрылись, Тина в четвертый раз спросила:

– Стелла, где же папа?

Будто Антонио Стелле докладывал!

Досадуя на сестру-зануду, Стелла все же постаралась ответить ровным тоном. В конце концов, Тина ведь не виновата.

– Не волнуйся, – сказала Стелла. – Ничего ему не сделается. Он тот еще громила.

Ассунта доедала последние макаронины, приправляя их слезами. Впрочем, глаза у нее были прищурены холодно, почти зло. Память сразу оживилась: летняя ночь, Стелле девять; отец, повернувши мать к стенке, берет ее сзади, по-скотски, и так же по-скотски урчит. Усилием воли, не дожидаясь, пока память выдаст продолжение, Стелла задвинула отвратительную картину. Вот как человек с подобными сексуальными аппетитами чуть ли не десять лет прожил без жены? В Стеллином мозгу щелкнула, становясь на место, последняя деталька, и тотчас сгинули остатки тревоги за отца.

Тина глядела на сестру с этим своим собачьим выражением: мол, только скажи, что́ мне думать и чувствовать, так я сразу…

Стелла отодвинулась вместе с табуретом.

– Тина, что сидишь? Со стола убрать не хочешь?

– А как же папа? Ужин-то накрыт…

– Папа и холодного поест. Когда вернется.

Стеллин взгляд скользнул над высоким стулом, который всегда занимал глава семьи.

– Сиди, мама, – скомандовала она, заметив, что Ассунта дернулась встать. У Стеллы появилась идея.

С легкой дрожью – никогда прежде она ничего подобного не делала – Стелла прошла к буфету, достала три стакана, а из шкафа извлекла большой кувшин. Еще раньше заметила, где отец вино держит. Стаканы были поставлены на стол и наполнены почти до краев.

– Выпьем! – объявила Стелла.

Мать и сестра глядели с недоумением и опаской. «Нам вино пить? Нет, нельзя!» – вот что читалось на их лицах. Пьют после ужина только мужчины, а женщинам такое не пристало. Это все равно что трубку курить. Стелла подвинула стакан Тине, подняла свой.

– За нас!

Не сразу, но мать с сестрой все-таки взяли стаканы. Явно продолжали опасаться, как бы беды не вышло от подобного самоуправства.

– Будем здоровы, – произнесла Стелла и сделала большущий глоток. Почти сразу ей стало гораздо лучше, словно от сильного успокоительного.

– Будем здоровы, – эхом отозвалась Ассунта и тоже хлебнула вина.

Тине ничего не оставалось, как последовать примеру матери и сестры.

В тот вечер они засиделись допоздна. Пили, играли в криббидж. Вино слой за слоем вскрывало затаенные гнев и страх, напряжение сдавало позиции. Стелла пьянела – и упивалась этим ощущением. Карты путались, от каждой ошибки в игре разбирал смех. Всегдашняя зябкость отступила; сквозняк, гулявший по квартире, ласкал Стеллины предплечья. Так вот зачем люди пьют, догадалась девушка. Чтобы расслабиться.

– Если он по шлюхам пошел, мне плевать, – заявила Ассунта после очередного стакана. Ее слезы давно высохли. – Святая Мадонна! Стану я завидовать бабе, которую он сейчас обрабатывает!

У трезвой Стеллы язык не повернулся бы спросить про такое; но за столом сидела Стелла пьяная, и слова вышли легко и просто:

– Мама, а как это бывает? Что чувствуешь, когда он на тебя лезет?

Ассунта только рукой махнула, словно отгоняя неприятные воспоминания.

– Возня, от которой хлопот не оберешься. А куда замужней женщине деться? Хочешь не хочешь, усталая не усталая, хворая или здоровая – изволь, подставляй ему. И дети через это получаются.

Ассунта глядела на стол, глаза ее снова затуманились слезами. Однако она продолжала говорить, и Стелла замерла – малейшая неловкость заставит мать вновь закрыться в своей скорлупе.

– Бывает, думаешь: довольно с нас детей, не хочу еще одного вынашивать. Да только мужу такое не скажешь. Ему приспичило – а тебе отдуваться.