Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Кармело хорошо читал по-итальянски и по-английски. А это потому, что уже давно взял себе за правило утреннюю газету штудировать – так он Фортунам объяснил. Отсюда и знания. Именно Кармело добился, чтобы Стелла и Тина сдали уже наконец-то экзамен, необходимый для получения американского гражданства. Это было в июле 1945 года. Кармело прочитывал вопросы вслух, переводил на итальянский и натаскивал сестер, пока Стелла не почувствовала, что не только понимает суть, но и запоминает. С Тиной, которой английский язык давался очень туго, Кармело говорил по-английски, с нездешней деликатностью исправляя ошибки.

От Фортунов Кармело нахватался калабрийских присказок и активно их использовал. Неужто так хотел в семью влиться, что даже собственную манеру речи изменил? Нарочно это сделал или на подсознательном уровне получилось? И что хуже для нее, для Стеллы?

И вот – свершилось. Аккурат через неделю после того, как Стелле дали гражданство, Кармело пошел ва-банк.

– С разрешения твоего отца, Стелла, – начал Кармело за ужином, в присутствии всей семьи, – я бы хотел пригласить тебя проветриться.

– Проветриться, – повторил Антонио. Смысл модного американского словечка остался ему темен. – Это как?

– Это значит, в субботу вечером я отвезу Стеллу в ресторан, а затем – в кино, – не моргнув глазом, объяснил Кармело.

Под испытующими взглядами родных Стелла, охваченная ужасом, уставилась в свою тарелку. Ишь, как развеселились! Довольство из ушей лезет, сжимается вокруг Стеллы, будто клещи. Кармело всю семью к себе расположил, Стелле одной не сдюжить против этих зачарованных, загипнотизированных пресловутыми сапфирными глазами.

– Что скажешь, Стелла? – спросил Тони.

– Спасибо за приглашение, но я не пойду, – произнесла Стелла как можно вежливее. Пусть знают: ее не убедить. Она все равно не покорится. – Я вообще не хожу на свидания.

– По-моему, самое время начать, – выдал Тони. – Не то в старых девах останешься.

– А по-моему, нельзя ходить на свидания, будучи в трауре! – Стелла встретила отцовский взгляд. – Я скорблю по своему погибшему жениху!

– Брехня! – бросил Джо по-английски. Если бы Ассунта это слово знала, она бы сына уполовником попотчевала.

– А ну, всем молчать! – Тони перешел на привычный рык. – Кармело, моя дочь согласна. Заезжай за нею в субботу в шесть часов.

Стеллу затрясло. Особенно заметно дрожали руки. Ситуация вышла из-под контроля. В отчаянии Стелла попыталась уцепиться за последнюю соломинку.

– Пусть Тина меня сопровождает!

– Тебе двадцать пять! – рявкнул Тони. – В таком возрасте дуэнья не нужна.

Стелла покосилась по сторонам. Братья, сестра, родители и соискатель – все глядели на нее, все ждали. Что она скажет? Что сделает? Хорошо бы резко встать и покинуть помещение с гордо поднятой головой, да нельзя: с одного боку придвинулся на стуле Джо, с другого – Тина. Выход королевы не получится. Можно, конечно, швырнуть об стол тарелку с пастой, как показывают в мелодрамах. Нет, это поступок недостойный.

Лучше всего проявить минимум эмоций. Пусть родные и Кармело Маглиери не воображают, будто окоротили-таки Стеллу. Не торопясь она стала подбирать вилкой остатки колбасной запеканки и отправлять в рот. Жевала медленно – слюны практически не было, живот стиснула спазма. «Ждете? – думала Стелла. – Вот и хорошо. Мне спешить некуда. Вот доем ziti [19] Разновидность пасты – недлинные, довольно толстые макароны и блюда из них. – может, чего и отвечу».

Первым не выдержал Кармело:

– Отлично, я заеду за тобой в шесть вечера. До субботы, Стелла.

Джентльмен выискался! Да будь Кармело джентльменом, не давил бы на Стеллу! Она же ясно дала понять, что не хочет никаких свиданий. Нет, Кармело нисколько не лучше остальных. Распроклятая мужская солидарность. Ее единственная цель – манипулировать женщинами. О, Стелла это запомнит! Будет ей козырь против Кармело, льстивого и вкрадчивого, лицемерного и хищного.

В ту ночь – и каждую ночь до роковой субботы – Стелле снился кошмар о поругании. А ведь с последнего эпизода год с лишком прошел, вроде бы отцепилось наважденеие. Как бы не так. Снова ее, голую, лапает насильник, снова эта тошнотворная беспомощность. Измаявшись сначала собственно от сна, затем – от усилий не погрузиться в забытье и не испытать заново весь ужас, Стелла спустилась в кухню, села за стол возле импровизированного алтаря с фотокарточкой маленькой Маристеллы, положила руки на столешницу, уткнулась в них лицом и попыталась хоть немного подремать. Ничего не вышло. На лобке словно осталась слизь с эрегированного члена. Стелла стирала воображаемую пакость, пока не образовался синяк. Тогда она стала молиться Мадонне – о защите и о прощении.

Измочаленная бессонницей, затравленная, Стелла в роковой вечер отказалась прихорашиваться, чем крайне опечалила Ассунту.

– Неужто так трудно тебе перышки-то почистить? – всхлипывала Ассунта еще накануне свидания. Пятничный вечер превратился в настоящую словесную баталию. – Постаралась бы для Кармело. Такого парня обижаешь!

– Господи, мама, ты меня слышишь вообще? – Стелла сорвалась на крик. – Я не хочу замуж за Кармело! Он мне не нужен, поэтому мне плевать на его обиды!

– Как это не нужен? Очень даже нужен! Не прикидывайся! – закричала и Ассунта.

– Мама, почему ты мне не веришь? Почему не слушаешь меня?

Ругаться с отцом было бы проще. Отец – негодяй, Стелле это известно, ненависть ее непоколебима. А мать ей дороже всех на свете. Казалось бы, Ассунта, как женщина, должна понимать чаяния своей дочери. Она же просто предает Стеллу.

– Мама, разве я когда-нибудь с тобой лукавила?

Ассунтины всхлипы трансформировались в рыдания, выкрикивала она уже что-то бессвязное. Стелла плюнула, прошла в ванную, вымыла голову и накрутила папильотки. Все равно прическа нужна для воскресной мессы. Ничего, что нынче только пятница. Можно ведь и днем раньше себя в порядок привести.

Кармело, в отличие от Стеллы, немало времени проторчал перед зеркалом. К Фортунам он явился расчесанный на прямой пробор и набриолиненный, в отутюженном сером костюме и небесно-голубом галстуке. Едва Стелла вышла в прихожую, Кармело с чувством прижал к сердцу свою новенькую шляпу.

Всю недлинную дорогу до ресторана он болтал с потугами на оживленность. Стелла ехала в мрачном молчании. Ее угнетала ссора с матерью. Разочаровалась она в Ассунте, ничего не скажешь. Почему со Стеллой никто не считается? Кому, как не ей самой, знать, что для нее хорошо? Так нет же, самые близкие люди норовят контролировать Стеллину жизнь!

И вот она с Кармело наедине. Надо как-то выпутываться. Перевариванием дурных мыслей делу не поможешь. «Сдали меня, да? – думала Стелла. – Ладно же! Лопну, а отважу Кармело Маглиери!»