Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

– Ты меня счастливой не сделаешь, – прохрипела Стелла пересохшим от ужаса ртом.

Кармело напрягся.

– Чего конкретно тебе хочется? О чем таком ты мечтаешь, чего я для тебя не добуду?

На миг Стелла лишилась дара речи. Разве она не озвучила этому типу свое единственное желание? Разве не повторила ему – и родным – тысячу раз, что не хочет замуж?

– Я мечтаю, чтоб от меня отвязались.

В кухне воцарилась тишина. Через мгновение Кармело овладел собой.

– Ледышка ты, Стелла.

Сказал – будто проклял. У Стеллы руки похолодели, и плечи, и грудь.

– Может, и так. Да только это не твоя печаль.

– Думаешь, тебя кто другой крепче моего полюбит?

На сей раз Стелле пришлось опустить глаза – она не выдержала горького взгляда Кармело.

– Глупая ты.

Еще через мгновение, пронизанное трагической тишиной, Кармело поднялся, чуть поклонился Ассунте и Тине.

– Вы сами все видели, тетушка Ассунта. Сколько можно унижаться? Я хотел стать вашим зятем, но сейчас мне лучше уйти.

Ассунта с Тиной бросились уговаривать Кармело – куда, дескать, он пойдет, когда ужин вот-вот будет готов? Впустую. Кармело расцеловал обеих, а в сторону Стеллы отвесил неглубокий поклон, произнеся ее имя. Синие глаза при этом сверкнули слезой.

Вот при каких обстоятельствах Карменантонио Маглиери исчез из жизни семейства Фортуна.

Рокко Караманико на войне уцелел. Как и все солдаты, что несли службу на Тихом океане, он отсутствовал почти четыре года. В чем состояла служба, что конкретно делал Рокко, оставалось за гранью понимания близких. До конца своих дней он держал в холле на стенке фотокарточку – подразделение химзащиты в полном составе. А вот что там происходило, в этой Новой Гвинее, – попробуй разберись. Выпало ли Рокко пострелять? Убил ли он хоть одного япошку? Был ли свидетелем военных преступлений, подвергался ли воздействию химических веществ, видел ли смерть товарищей? Участвовал ли вообще в боевых действиях? Была ли реальная угроза его жизни? Рокко вернулся без единого шрамика, его тело не попортила сыпь шрапнели, на кителе не красовалось ни одно «Пурпурное сердце» [22] «Пурпурным сердцем» награждают за воинские заслуги и за ранения, причем при втором и следующих награждениях, собственно, медаль не выдается. Ее заменяет знак «Дубовые листья». . Вот чем он четыре года занимался, а? Впрочем, такова военная специфика – сплошные тайны, в раскрытии коих Рокко не пошел дальше заявления, что отныне курятину в рот не возьмет. Больше никто от него слова о войне не слышал, никто не выведал больше Тины, которой Рокко адресовал свои выхолощенные письма.

Рокко с Тиной оба остались верны своим обещаниям. Рокко вернулся в Хартфорд в январе сорок шестого, сразу после расформирования подразделения и долгой отсидки в карантине. Уже на следующий день, в воскресенье после мессы, Рокко позвонил Фортунам и спросил у Тони разрешения вечером прийти.

Ровно в шесть он с сестрой был на Бедфорд-стрит. Барбара притащила огромное блюдо миндального печенья мустачьоли, а Рокко – букет из десяти алых роз. Несмотря на предубеждение против будущего зятя, Стелла, впускавшая брата и сестру Караманико, весьма впечатлилась этим букетом.

Фортуны и их гости расселись вокруг журнального столика, на коем из угощения поместились печенье и бутылка вина. Причем под вино Ассунта достала не стаканы, а рюмочки. Рокко сильно похудел – не меньше тридцати фунтов потерял с тех пор, как Стелла его в последний раз видела. Черный костюм, вероятно купленный до войны, болтался, словно на вешалке. В остальном Рокко был, как и раньше, безупречно опрятен.

После почти четырехлетней разлуки Рокко и Тина ограничились рукопожатием и смущенными улыбками. Тина уселась на стул с плетеной спинкой, поближе к дивану; десять роз лежали у нее на коленях. Стелла, стоя у дверей, слушала и удивлялась: неужто им нечего сказать друг другу? Вымучивают какие-то банальности! От настольной лампы «под Тиффани», с золотисто-зеленым абажуром в выпуклых лиловых гроздьях винограда, Тина казалась куда смуглее, чем при обычном освещении, а лицо Рокко являло нездоровую желтизну. Какой пустяк по сравнению с разнообразием увечий, которые могут постигнуть солдата! Повезло Тине, что Рокко целый и невредимый вернулся.

Ассунта разлила вино и объявила, что идет готовить ужин. Тина тотчас последовала за матерью. Барбара, пришедшая ради участия в переговорах, осталась сидеть на диване. Стеллу на кухне не ждали. Она ретировалась в прихожую, в тень от раскрытой двери, надеясь, что ее еще долго не хватятся.

Рокко не стал ходить вокруг да около.

– Синьор Фортуна, я вернулся и прошу руки вашей дочери Тины.

С ума сойти. Сватовство происходит здесь и сейчас, при Стелле. Вот так мужчины предложение делают.

– Я рад тебя видеть, Рокко, – отвечал Антонио. – Я рад, что ты цел и невредим.

– Мне повезло, синьор Фортуна.

– Господь сохранил моего брата, – поправила Барбара.

«Аминь» прозвучало на три голоса, и Антонио поднял рюмку с вином. Все выпили.

– Я хочу жениться на Тине, – повторил Рокко. – Я уверен, что она станет мне прекрасной женой.

– Что да, то да, – протянул Антонио. – А вот сам ты каким мужем ей станешь – это еще вопрос.

Рокко выпрямился на стуле.

– Я уверен, что за меня с радостью пойдет любая разумная и честная девушка.

– Так-таки и любая? – Антонио ухмыльнулся. «Он что – дразнится?» – подумала Стелла. Судя по реакции Рокко, эта же мысль мучила и его.

– Да, сэр.

– Значит, по-твоему, вы с Тиной друг другу подходите? Я и сам того же мнения. Четыре года переписываться – не пустяк.

– То есть вы мне разрешаете жениться на Тине?

– Я разрешаю спросить Тину. Это вот… – Антонио кашлянул в ладонь. Рокко и Барбара сидели как на иголках. Антонио допил вино и вытер усы рукой. – Это вот Америка, сынок. Я свою дочь неволить не стану. Как она решит, так и будет.

Подозрительная тишина в доме. Уж наверно, мать с сестрой не ужином занимаются! Что-то звяканья посуды давно не слыхать. Вода не льется, чеснок на сковородке не шкворчит.

Рокко протянул руку для пожатия и произнес с чувством:

– Благодарю вас, сэр, за оказанную честь.

Тони пожал руку не сразу – не то колебался, не то ждал чего-то.

– Удачи с Тиной, сынок.

– Благодарю, – повторил Рокко.

Господи, какой же он скованный!

Тут в разговор вмешалась Барбара:

– Обсудим теперь приданое, синьор Фортуна.

Больше могла ничего не говорить. На слове «приданое» сработал переключатель в настроениях Тони Фортуны.

– Приданое?! – взревел Тони. – Так вот чего вам надо! Разогнались! Думаете, я стану платить тому, кто мою Тину забирает? Тину, на которой весь дом держится?! Для того я двадцать пять лет горбатился, по-вашему?