Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Но попытки созвониться оказались тщетными. Оставалась еще надежда на разговор с отделением профсоюза в Реате. Когда телефонистка дозвонилась туда, в трубке послышался протяжный мужской голос:

— Сегодня ты никого не найдешь, сестрица. Идет облава. Все или прячутся, или ищут тех, кто спрятался.

Так вот оно что! Облава. Это слово приводило на память тучные стада и ковбоев, гикающих и подгоняющих лошадей ударами широкополых шляп; мычащих телок и бычков; облака пыли, плывущие над степью, как дым над полем сражения. Это слово казалось неотъемлемым от Реаты.

Теперь же искусство табунщиков, служащее на благо человеку, обратили на людей, которых гонят, как скот. Год назад шахтеры Реаты сбросили с себя одно ярмо, теперь на них пытаются надеть другое.

Хогарту было ясно, что события, происходящие в Реате, являются следствием забастовки, поэтому он решил навести справки о людях, которые принимали в ней участие. Он позвонил в местную коммунистическую организацию, но там знали не больше самого Хогарта и лишь посоветовали связаться с Хэмилтоном Тэрнером — секретарем партийной организации Реаты.

Насколько помнил Хогарт, во время забастовки в Реате Хэм Тэрнер проявил большое мужество, хотя его прямолинейность, некоторая ограниченность и неумение приноровиться к сложным, постоянно меняющимся условиям борьбы привели к человеческим жертвам и в конце концов вынудили его покинуть город в решительный момент, в самый канун переговоров с хозяевами. Если бы не стойкость рядовых рабочих, не смекалка, приобретенная за несколько недель борьбы, то никакой победы они не добились бы. Думая о контрнаступлении в Реате, Фрэнк Хогарт не мог не задать себе вопроса, насколько прочной была эта победа.

Тэрнер наверняка и сейчас находится под наблюдением властей. Так что нет смысла дозваниваться до него — это может лишь подвергнуть его жизнь опасности.

Фрэнк поручил секретарю положить в его портфель газетные вырезки с сообщениями о забастовке в Реате, позвонил в Библиотеку правовых наук своему коллеге Джулиусу Уэчслеру и попросил его найти текст старого закона о бунтах, затем отменил некоторые встречи. Попробовал также позвонить домой, но никто не подошел к телефону.

Тоска, охватившая его при мысли, что придется уехать, не попрощавшись с женой, удивила Фрэнка. Очевидно, в глубине души он все же надеялся, что Миньон поедет вместе с ним, хотя знал, что она занята важным делом, которое нельзя отложить только потому, что он нуждается в ее обществе. Многие рассматривают работу женщин как нечто второстепенное, менее значительное, чем «настоящее», мужское дело — борьба. Нет, Фрэнк никогда себе этого не позволит.

И все же, как он ни старался быть твердым в своем решении, перед ним возникала заманчивая картина: Миньон сидит за рулем рядом с ним, а он изучает историю забастовки в Реате или дремлет, набираясь сил для грядущих испытаний. Если ехать одному, придется останавливаться на ночлег и тратить впустую драгоценное время, если же не отдыхать, значит, он приедет в Реату вялым, с тяжелой головой. А ехать далеко, и большая часть пути пролегает через горы и пустыню. Такая поездка еще больше подорвет его силы, которые он никак не мог восстановить после того, как его избили.

Впрочем, не стоит думать об этом, подобные мысли способны лишь повредить важному делу, которое его ожидает. Лучше заняться конкретными вещами. Он проверил содержимое своего портфеля и посмотрел, не пора ли ему постричься, чтобы не выглядеть в глазах буржуа Реаты слишком похожим на Стоковского, у которого «длинные волосы, на иностранный манер». К тому же надо было подготовить машину к поездке. Ни один из городков с пятитысячным населением не имеет общественного транспорта, хотя шахты, насколько он помнил, расположены в нескольких милях от центра. Хорошо, если бы Миньон вовремя вернулась с работы и сама смазала мотор, пока он упаковывает чемодан и обсуждает с Джулиусом пришедшие в последнюю минуту мысли. И тут он с радостью вспомнил, что жена уехала на машине: значит, не повидав ее, он не может уехать…

На автобусной остановке Фрэнк купил вечерние газеты. И на этот раз только одна из них уделила событиям в Реате несколько строк. Просматривая газету в поисках нужного материала, он с удивлением подумал: сколько труда, умения, находчивости и выдумки требуется для того, чтобы помешать людям узнать правду об окружающем мире! Громоздкие, как толстокожие животные, и ловкие, как пальцы швеи, сложнейшие машины, бесчисленные, обвитые плющом храмы науки, блестящие таланты, точные приборы, безудержное честолюбие, взяточничество, широко разветвленная система подкупа — все служит непрерывному и систематическому превращению правды в ложь!

Когда Фрэнк читал лос-анжелосские газеты, его охватила радость: истина все же говорит несмотря на все старания заставить ее молчать. Истина представлялась ему зажженной спичкой — крошечной по сравнению с повседневно нагромождающимися горами газетной бумаги и в то же время способной при малейшем недосмотре превратить эти чудовищные фальшивки в пепел.

Тяжелую ношу взвалили на себя служители лжи! Нет им покоя ни днем, ни ночью. Поэтому понятен ужас, охватывающий этих людей, когда происходит что-нибудь подобное реатскому побоищу, грозящему зажечь факел, который осветит все закоулки Америки от Тихого до Атлантического океана, рассеет миф о рае, который они так добросовестно создавали на песке, и озарит перед всем миром джунгли, превратившиеся в арену борьбы.

Стоя в автобусе рядом с поставленным на пол портфелем, он изучал список руководителей реатских рабочих, пытаясь припомнить изможденные морщинистые лица, худые, но мускулистые тела и энергичные, нервные жесты мужчин и женщин, которые жали ему руку во время прошлогодней встречи на реатском вокзале, где он пересаживался с одного поезда на другой. Ему удалось вспомнить только одного из них — метиса по имени Транкилино де Вака: задумчивый, рассеянный взгляд, крупные, четко очерченные и обычно сжатые губы, нос с горбинкой, тихий голос, бесшумная, скользящая походка. Он производил впечатление человека умного и сильного, хотя и весьма сдержанного. Люди такого типа никогда не бывают так опасны, как в минуту кажущегося смирения и спокойствия.

Подъехав к дому и сойдя с автобуса, Фрэнк вдруг обнаружил, что пришло раннее калифорнийское лето. В зелени живой изгороди жужжали пчелы, небо затянулось белесой дымкой, ноздри щекотала пыль. Ветер, дувший прошлой ночью, усыпал тротуары лепестками цветов с фруктовых деревьев и наполнил ими канавы, где они лежали буроватыми кучками. Воздух был неподвижен, шум города, доносившийся издалека, напоминал шум морского прибоя.