Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Ум подсказывал ему, что он должен лежать в самой середине трубы, прикрытой с обеих сторон шарами перекати-поля. Но как убедить тело? Ноги его сводила судорога, хотелось размяться. Обожженная рука зудела, а жажда так измучила, что в полдень, когда пошел недолгий дождь, он разделся догола и лег на песок, стараясь слизнуть каждую каплю влаги, попавшую на кожу. Но соленый пот, который он слизывал вместе с дождем, только усилил жажду. И когда Рамон услышал однообразный звон колокольчика на шее вожака козьего стада, он, не в силах сдержать себя, заблеял, чтобы подманить козу. Его не испугал даже пастух, следовавший за стадом и распевавший тонким детским голосом. Рамон знал, что поступает вопреки здравому смыслу, но не мог совладать с собой.

Что ж, он готов признать: он не такой, как Транкилино. Человек должен сделать свой организм союзником, а не противником.

Да, ему свойственно ошибаться. Возможно, его даже убьют. Но и это может принести пользу. Он станет героем.

Разве он подманивает сейчас козу для того, чтобы рассказать о ней потом своим camaradas [61] Товарищам (исп.). и посмешить их? Вряд ли. Просто тело сказало: «Я мучаюсь от жажды». А разум ответил: «Bueno, я дам тебе напиться, ты перестанешь ворчать, и мы оба будет serenos [62] Спокойны (исп.). .

Рамон видел, что его хитрость удалась: вожак привел свое стадо к тому месту, откуда доносилось блеяние. Шоссе в это время было безлюдным.

Рамон, приласкав одну из коз, заставил ее стоять спокойно и, подставив рот под тугое вымя, стал жадно пить теплое молоко.

Но радость его была омрачена ворчанием пастуха, раздавшимся в раскаленном воздухе:

— Caramba! Ladron! [63] Проклятье! Вор! (исп.).

Секунду спустя на траву у входа в трубу упал камень. Коза подскочила и брыкнулась, швырнув песок в рот Рамону.

— Будь ты неладна! — воскликнул, кашляя и отплевываясь, Рамон. Приподнявшись на локоть, он добавил: — Оуе, hombre! [64] Эй, парень! (исп.). Оставь нас в покое. Нам так хорошо вместе.

Он успокоил козу и снова принялся ее доить. Ответа от мальчика не последовало, однако второй камень, отлетев от бока козы, угодил Рамону в низ живота.

Рамон скорчился от боли, а коза, отчаянно блея, умчалась.

— Так кто же теперь ladron? — спросил Рамон, вскочив на ноги и сурово глядя на парня. — Это ты отнял у меня обед и мужское достоинство — и все ударом одного-единственного камня!

Мальчик в нерешительности остановился поодаль, потирая одной босой ногой другую, чтоб остыли ступни. Решив наконец, что с ним шутят, он улыбнулся.

— Bueno, кажется, святую троицу ты не осквернил, — сказал Рамон. — Так что я прощаю тебя и даже вознаграждаю. Ven aca [65] Иди сюда! (исп.). !

Мальчик продолжал улыбаться. Рамон достал из кармана десятицентовую монету.

— Это за copita [66] Каплю (исп.). молока.

Мальчик осторожно подошел, обнажив крупные желтые зубы.

— Dos reales — две монеты, — потребовал он.

Рамон изобразил крайнее удивление.

— Carrai! [67] Черт побери! (исп.). Я же не козу покупаю! За кружку и десяти центов много.

— Я не могу продавать молоко, это не моя коза, — сказал мальчик. — Она папина.

— Ах, папина. А твой папа платит козе за молоко? А тебе он платит за то, что ты стережешь козу?

— Нет…

— Видишь, нет. Коза — собственность твоего папы. Он эксплуатирует ее, а молоко-то получает бесплатно, que no? [68] Не так ли? (исп.).

— Que si? [69] А как же иначе? (исп.).

— И заставляет тебя работать бесплатно, да?

— Да.

— Так что если он получит пять центов за небольшое количество молока, то у него будет прибыль — de veras? [70] Так? (исп.).

— Como no. Конечно.

— А если ты получишь пять центов, то и у тебя будет прибыль, понял?

— Si, senor.

— Bueno. Ты и твой отец получите одинаковую прибыль. Это по-американски. Пять ему да пять тебе — получается равенство, которое называется демократией. Только для козы нет никакой демократии и нет центов, потому что она лишь производит молоко. Ясно?

Ничего не ясно. Мальчик озадаченно хмурился.

— Козе повезло, ты не находишь? У нее добрый хозяин, он ее доит и убивает ее детей.

— Pues… Но

— Pues, pues… Если бы у козы были деньги, она истратила бы их без толку. Лучше, если у нее не будет денег, verdad? [71] Правда? (исп.).

— Seguro, конечно.

Мальчуган захихикал.

— Ты очень умный muchacho [72] Мальчик (исп.). . Значит, мы заключаем сделку. Я даю десять центов, из них пять тебе, пять папе. Только ты никому не должен говорить, иначе папа побьет тебя и отнимет твою долю прибыли. Понятно?

— Понятно, — ответил мальчик и, немного подумав, разочарованно прибавил: — Но я не могу отдать отцу его центы. Если я отдам, он все узнает.

— Увы, ты прав. А значит, тебе придется оставить себе всю сумму. Lastima! [73] Жаль! (исп.).

Мальчик, оценив шутку, засмеялся.

— И если тебя спросят, видел ли ты кого-нибудь, ты скажешь, что видел козла. Он, мол, приставал к козе, а ты бросил в него камнем, чтобы он отстал. Bueno?

— Bueno.

— Ну а теперь возьми банку и надои мне немного молока.

— Si, senor.

Мальчик пошел догонять свое разбредшееся стадо. В этот момент Рамон услышал отдаленный шум автомобиля. Машина шла к Реате, но все равно это мог быть патруль, возвращавшийся из рейса. Перед тем как скрыться в своем убежище, Рамон посмотрел в сторону Реаты. По дороге ехал одинокий велосипедист, издали казавшийся точкой.

Рамон залез в трубу, прикрыв отверстие охапкой перекати-поля. Ему стало смешно. Вот повеселятся camaradas, когда он расскажет им, как давал урок политэкономии!..

Над его убежищем проревел автомобиль. Труба зазвенела, словно по ней ударили молотом. Потом гул мотора стал удаляться.

Но велосипедист еще не проехал. Рамон надеялся, что он скроется до того, как muchacho вернется с молоком. Ведь мальчик может окликнуть его.

Тревога охватила Рамона; наконец гравий зашуршал над его головой, — значит, велосипедист над ним. Рамон полежал еще несколько минут, которых, по его расчетам, было достаточно, чтобы велосипед отъехал на полмили, и отодвинул траву.

Где там парнишка с молоком? И вдруг Рамон совсем рядом услышал металлический звон, заставивший его похолодеть, несмотря на еще жаркое предвечернее солнце.

Велосипедист, оказывается, отъехал всего на двести ярдов. Это был мальчик, развозивший дневные газеты по сельским почтовым ящикам, что стояли вдоль шоссе. Он только что опустил газету в один из таких ящиков и, с легким звоном захлопнув крышку, направился к следующему. На счастье, он был спиной к Рамону.

Газета!

Рамон забыл о пастухе, забыл о жажде, забыл обо всем на свете; он уже ни о чем не мог думать — только о том, как получить газету.

Но вот снова послышался шум приближающейся машины — на этот раз со стороны города. И наверно, в эту минуту сквозь кустарник к нему пробирался пастух, остановить которого было невозможно. Рамон едва успел спрятаться. Ну и дела! А вдруг помощники шерифа увидят из машины пастуха, несущего банку с молоком. Самый глупый из них поймет, что где-то поблизости скрывается беглец. Из-за своей любви к шутке он снова попал в переплет, как сегодня утром в переулке. Ведь если бы тогда он не притворился с таким искусством, что его душат, кто знает, может быть, camaradas не пришли бы в волнение. И полиция тоже. А Клайд Фоунер, наверное, не бросил бы бомбу.