Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Хотя его действительно душили. Он хотел крикнуть товарищам, чтобы они наняли ему адвоката, внесли за него залог, но Бэрнс так сдавил ему горло, что он не мог вымолвить ни слова. Однако нет на свете человека, который помешал бы Рамону сказать то, что он хочет. Поэтому он решил прибегнуть к жестам. Оказывая яростное сопротивление полиции, он как бы говорил, что его третируют и хотят опять незаконно посадить в тюрьму. Эта роль ему удалась.

Вот как получилось, что они пытались убить его, и разве можно его винить за то, что он отвел дуло револьвера в сторону? Человек имеет право на самозащиту, имеет право отвратить пулю, которая несет ему смерть.

Предположим, его жестикуляция не была бы столь определенной; предположим, его товарищи остались бы спокойны. Кто знает, что было бы с ним тогда? Был бы он сейчас на свободе? И нашелся бы в Реате адвокат, который стал бы его защищать?

Рамон терпеть не мог сидеть взаперти — хоть в тюрьме, хоть в туннеле. Даже в просторной камере (семнадцать шагов в длину, одиннадцать в ширину и более пятидесяти по кругу), где он сидел в период забастовки, он едва не сошел с ума. После полутора суток, проведенных в тюрьме, куда он попал после инцидента у дома Артуро, нервы его заметно сдали. Поэтому перспектива возвращения в грязную камеру отнюдь не радовала Рамона, и смириться с этим было выше его сил. Тут-то ему и пришло в голову изобразить, будто его душат.

Если Гилли был ранен пулей, предназначенной Рамону, так это не его вина. Товарищи знают, кого следует винить. Опыт забастовки показал, что стреляют не потому, что Рамонсито шутит, а потому, что солдаты и полицейские боятся народа…

Шум машины, раздавшийся над его головой, напомнил Рамону о действительности. Он знаком показал мальчику, чтобы тот шел быстрее, дал ему десятицентовую монету и торопливо выпил молоко. Потом, сделав испуганное лицо, посмотрел в сторону стада и крикнул:

— Смотри! Кажется, это рысь! Andale! [74] Иди туда! (исп.). У тебя есть револьвер? Тогда возьми камень. Беги, chico! [75] Парень (исп.).

Мальчик побежал.

— Смотри, чтобы она не тронула мою кормилицу! — крикнул Рамон ему вдогонку. — И помни, что ты видел здесь только козла и больше никого.

Рамону слишком нетерпелось, он не мог ждать, когда мальчик скроется из виду. Газета! В этот миг она казалась ему важнее собственной жизни — жизни человека, который делает ошибку за ошибкой. Что ему стоит рискнуть еще раз после всех его проделок?

Двести ярдов, mas о menos [76] Немного больше, немного меньше (исп.). . Для хорошего бегуна — полминуты туда, полминуты обратно — всего минута. Он уложится в две минуты самое большее.

Но машина за это же время может пройти две мили, и если ее не видно сейчас, то через две минуты она может появиться. Эх, была не была.

Рамон бросил торопливый взгляд сначала в одну, потом в другую сторону. Далеко на западе показался фургон. Вероятно, индейский. В стороне Реаты — никого.

Для экономии времени он побежал прямо по шоссе. Он старался бежать как можно быстрее, но ему казалось, что он ползет. Ноги словно ватные. Желудок стал тяжелым от козьего молока. Он задыхался, мышцы были напряжены до крайности, а оставалась еще добрая половина пути.

Пробежав еще несколько шагов, Рамон оглянулся. Поздно. Со стороны Реаты, пожирая расстояние, мчалась машина. В его распоряжении несколько секунд. Свернуть сейчас с шоссе, чтобы неминуемо вызвать подозрение, было бы равносильно самоубийству. У него оставался только один выход: вести себя так, будто он — хозяин почтового ящика. Для этого, когда машина приблизится, надо быть у ящика и, пряча лицо, нагнуться, заглядывая внутрь.

Рамон сразу перешел на крупный размеренный шаг. Он продолжал идти быстро, но сзади могло показаться, что он идет не спеша, а значит, ничего предосудительного не совершает.

Гул мотора был ровным, машина шла на большой скорости. Рамон едва удерживался от желания оглянуться, поскольку самым ужасным для него был бы выстрел в спину. Несколько раз ему даже казалось, что он слышит этот выстрел…

Но вот наконец и ящик. Нетерпение Рамона начинало выдавать его. Следовало бы помедлить пару секунд перед тем, как открывать ящик: низко склонившись над ящиком, сделать вид, что возишься с крышкой, и только потом сунуть руку внутрь.

Автомобиль дал резкий продолжительный гудок. У Рамона замерло сердце, но он постарался не выдать волнения. Не поднимая головы, он помахал рукой.

Гул мотора стал тише. Рамон подумал было, что машина останавливается, но тут же вспомнил: приближающиеся и удаляющиеся звуки различны. Да, так и есть, машина прошла.

Силы Рамона иссякли, но он не мог терять время на отдых и бежал, не чувствуя под собой ног, спотыкаясь, шатаясь из стороны в сторону, сжимая в руке газету наподобие эстафетной палочки. Добежав до канавы, он скатился на дно, потом вполз в трубу и закрыл отверстие перекати-полем.

Развернув дрожавшими от нетерпения руками газету, Рамон понял, что в этом убежище ему долго не продержаться. В горах прошли сильные дожди, и снега стали таять. Скоро вода оттуда потечет по равнине, наполнит канавы, зальет трубы…

Газетный заголовок подействовал на него, как электрический разряд: Рамон, словно гальванизированный, подскочил и ударился головой о рифленое железо трубы. Гилли Маккелвей убит! И Кресенсио! И возможно… Сирило…

Глаза Рамона наполнились слезами, даже самые большие и самые черные буквы расплывались в неясные пятна.

У Бэдди Ведемейера было такое ощущение, будто он провел матч, ни разу не сменившись. Что так измотало его? Ведь он только и делал, что разъезжал на машине, врывался в дома, обыскивал чуланы и сараи, арестовывал людей, причем половина из них были женщины. И лишь тот тщедушный парень оказал ему какое-то сопротивление. Парень все требовал предъявить «ордер». Ну, тренер и предъявил, теперь долго будет помнить. Так откуда же эта усталость?

Бэдди никак не мог понять, что с ним происходит.

Мама так хлопотала вокруг него, словно он один выиграл решающее сражение. Она усадила его и принесла огромную кружку безалкогольного пива. Порядок! Он прилег на кушетке, а мать, пока он потягивал пиво, присела рядом и гладила по голове. Вот это жизнь!

— Какого черта, я совсем не устал, — в который раз повторял он. — Что ты нянчишься со мной, как с маленьким?

Но она его не слушала, и Бэдди это было приятно.

— Я делал, что от меня требовалось, вот и все.

— Знаю я тебя, — отвечала мать. — Ты и после матча так говоришь. Если бы я сама не видела, как ты набираешь голы, то никогда и не узнала бы, что ты у меня герой.

— Да не голы набирают, мама, а очки. Когда ты запомнишь?