Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Такая возможность была у него сегодня, но он упустил ее. Не решился. Глаза тетки слишком напоминали ему… глаза матери, становившиеся серьезными, когда он совершал какой-нибудь проступок. Даже теперь, спустя почти сорок лет, при одном воспоминании об этих глазах Дель Бондио ежился и покрывался испариной.

Но довольно, пора взять себя в руки. В конце концов, он человек деловой. Люди доверяют ему свои судьбы, прислушиваются к его советам.

К тому же Присцилла весьма отдаленно напоминает мать. Она никогда не сбежала бы с мелким итальянским чиновником, во имя любви поставив на карту свое положение, презрев мнение общества. Эта сухопарая леди никогда не смогла бы скакать верхом на лошади (как поступила мать, согласно легенде). Она никогда не любила. Не нашла себе достойной пары. И вот теперь эта надуманная любовь к шахтерам-иностранцам. Но что станется с этой любовью, если тетка лишится капитала? Она всегда была снобом, возмущалась, когда отец Доминика оставил консульскую службу и занялся продажей «фиатов». Она считала дипломатическую карьеру почетной и любила приводить слова Бена Франклина: «Торговля — это обман». Присцилла — аристократка духа. А аристократы хорошо относились к своим рабам. Добрая леди, вот кто она!

Он шел погруженный в свои мысли, как вдруг из-за дерева показался человек с винтовкой в руках. Доктор Дель Бондио узнал в нем сотрудника охраны шахт.

— О, прошу прощения, док, — сказал человек. — Вы шли с опущенной головой, и я не сразу узнал вас.

— Ничего, Джерри.

Доктор пошел было дальше, но остановился.

— Вы охраняете этот дом? — спросил он, чувствуя, что ему становится страшно. — Разве сюда приходили?..

— Да. Говорят, ему угрожали смертью.

Доктор Дель Бондио разозлился на себя. Он и не заметил, как забрел слишком далеко и оказался во владениях Джейка Махони. Он повернулся и пошел к своему автомобилю.

Когда миссис Кленденнин вошла с супницей в столовую, мисс Армор махала руками, отгоняя злых духов, как это делают индейцы-язычники; рот ее болезненно кривился, на старуху жалко было смотреть. Миссис Кленденнин поняла, что напрасно готовила в этот вечер суп. В такие дни, как сегодня, он может оказаться на скатерти.

Впрочем, невелика беда, если мисс Армор и прольет немного, скатерть можно постирать. Только и хлопот.

Миссис Кленденнин направилась обратно в кухню, но мисс Армор окликнула ее.

— Да, мисс Армор?

— Надо убрать эту супницу. Она очень старая, пожалуй, старше меня.

— Неужели, мисс?

— Да, и намного. Она принадлежала моей бабушке, которой подарили ее к свадьбе. Боюсь, как бы она не разбилась.

— Вам налить супу, мисс?

— Нет.

Ее рот продолжал кривиться.

— Прошу вас после ужина убрать ее. Навсегда. Заверните аккуратно в чистую газету, чтобы не пылилась, и поставьте в подвале на полку рядом с консервированными фруктами и шкатулкой с антикварными вещами.

— Слушаю, мисс.

— Вы сделаете это сейчас же, хорошо? Я имею в виду, сегодня же вечером. Ведь чего не сделаешь сразу, не сделаешь никогда.

— Хорошо, мисс, я уберу, только вымою сначала.

— Благодарю вас, миссис Кленденнин.

Миссис Кленденнин вышла и покачала головой. Вот старая лиса! Придумает же! Заверни ей в чистую газету. А сама прекрасно знает, что все старые газеты увезли из дому сегодня утром.

Святые угодники, эта женщина так умна, что от нее ничего не скроешь! А раз так, какой смысл придумывать новые предлоги? Доктор ничего не узнает, и, стало быть, ему вреда не будет. Что касается ее самой, она умывает руки. Пусть будет так, как хочет мисс Армор. Если старая леди найдет газету в подвале, то при чем тут миссис Кленденнин?

Ну и хитра же старуха! И откуда только она узнала? Может, видела сегодня утром того испанца, что пробегал мимо дома? Миссис Кленденнин, возможно, и не заметила бы его, если бы он на секунду не остановился, словно размышляя, зайти ему в дом или нет. Это был красивый молодой человек, с курчавой головой и блестящими черными глазами. В его движениях было что-то кошачье. Левая рука обвязана носовым платком; чувствовалось, что она причиняет ему боль. Потом он побежал дальше. Миссис Кленденнин показалось, что этот молодой человек — тот самый испанец, что приходил к ним в прошлом году просить денег на продукты для шахтерских детей.

К вечеру миссис Кленденнин взяла потихоньку газету и заперлась в уборной. Прочтя номер, она вспомнила испанца с перевязанной рукой и сразу же решила, что он и есть преступник, которого разыскивают.

Эта мысль так потрясла ее, что пришлось прочесть две главы из библии, прежде чем миссис Кленденнин успокоилась и снова утвердилась в своей вере, согласно которой все люди порядочны и исполнены добрых побуждений, и следует считать их таковыми, пока не доказано обратное.

Конечно, прискорбно слушать про все эти кровопролития. А ведь люди могли бы быть так же добры и богобоязненны, как эта старенькая леди; и что мешает этому, кроме желания некоторых иметь больше других?

День уже подходил к концу, когда Ник Мангин, сын заведующего канцелярией шахтоуправления в Ла Сьенегите («миловидный мальчик, младший брат Лауры-Джин Мангин», как называли его в поселке), принимал участие в облаве. Вместе с двумя другими помощниками шерифа, один из которых был лысеющим немолодым мужчиной, а другой — охранником шахты с лицом хорька, он явился к миссис Хамарильо — худенькой стройной женщине, занимавшейся в это время побелкой кухни.

Лысый утверждал, что, когда человека припугнешь как следует, он трясется при одном виде винтовки и не слишком сопротивляется. Но миссис Хамарильо против ожидания закатила истерику. Сначала она кричала, что ей надо закончить работу, а потом — что не может оставить детей. Она не выпускала мокрую кисть из рук, так что все они, кроме Ника, оказались в известке.

Двое мужчин с трудом разоружили ее и выволокли на улицу. Она цеплялась за мебель и за дверные ручки. Ее старший мальчишка вцепился в ее джинсы и не отпускал. Двое ребятишек, поменьше, громко вопили.

Ник хотел было не вмешиваться, но мужчина с лицом хорька вдруг крикнул:

— Эй, сопляк, отгони от нее этого мальца и дай ей по заднице, черт побери! Ты что, смотреть сюда пришел?

Боясь сойти за желторотого птенца, Ник подскочил к сыну Хамарильо и, собравшись с духом, ударил его по щеке. Мальчик продолжал цепляться. Он плакал, но мать не отпускал. Тогда Ник пришел в ярость и, схватив мальчугана обеими руками, резко рванул к себе. Ноготь на пальце мальчика сорвался, из пальца хлынула кровь, мальчик отчаянно заревел.

Нику стало стыдно. Теперь можно было бы и оставить парнишку в покое, но в эту минуту тот заметил, что мать вталкивают в машину, и бросился за ней. Тогда Ник дал ему подножку — иного выхода у него не было, — и мальчик упал ничком, а Ник поспешил влезть в машину, пока тот еще не поднялся.