Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

После этого Ник решил, что с него хватит, и при первой же возможности удрал. Он отдал револьвер Бэту Боллингу, сказав, что плохо себя чувствует; и это была правда — чувствовал он себя отвратительно.

Ему вообще не следовало записываться в отряд шерифа. Поступив так, он совершил ошибку. А все из-за того, что он метко бросал мяч и был членом баскетбольной команды. Ник был спортсменом и, значит, настоящим мужчиной, а звание это нужно оправдывать. Так он и позволил здоровенному профессионалу Бэдди Ведемейеру вовлечь себя в это грязное дело. Он ненавидел себя за то, что поддался, ненавидел тех, кто его уговорил, ненавидел и этот проклятый город, в котором все так скверно устроено и в котором человек либо живет за счет того, кто послабее, либо сдается, опускается на дно, отказывается от борьбы. Но и отказавшись от борьбы, он не избавляется от повседневных тревог.

Идя домой мимо городской библиотеки, Ник натолкнулся на группу знакомых спортсменов, которые задирали Уитлесса Уандера Уаттерсона, самого прилежного ученика школы. Уитлесс готовился к конкурсу на получение университетской стипендии. Он мечтал уехать из Реаты, но знал, что без диплома об окончании колледжа получить хорошую работу в большом городе невозможно, поэтому усердно занимался. Уитлесс носил очки, спортом не увлекался и, естественно, не вступил в ряды помощников шерифа. Он только что вышел из библиотеки со стопкой книг в руках. Проходя мимо спортсменов, он улыбнулся и в знак приветствия помахал им.

— Привет, ребята!

Он хотел было идти дальше, но один из спортсменов остановил его.

— Погоди, — сказал парень. — Где ты был весь день, пока мы потели?

Ник тоже остановился. Вокруг Уитлесса сгрудилась вся шайка.

— Да, интересно, где ты был?

Уитлесс сморщил нос, чтобы поправить очки.

— Потел в библиотеке, — ответил он, опять улыбнувшись и кивнув в сторону здания. — И очень рад, что вы тоже поработали, ребята. Говорят, что таким путем можно добиться… успеха. — Его вымученное остроумие лишь разозлило окружающих.

— Ты думаешь, это смешно?

— Чертов остряк! Ты трус, вот и все!

— Какой там трус? Красный!

Шайка заорала.

— Красный трус!

— Держу пари, у него и книги-то красные!

— Конечно, красные.

— Пропагандой занимаешься, да? Ленин и Сталин, да? Уитлесс еще улыбался, стараясь не поддаваться страху. Он пытался объяснить, что держит в руках книги Эмерсона и Торо, учебные пособия. Но парни не хотели и слушать.

— Уверен, что он и бомбы таскает с собой. Обыщем его!

— Да, да, обыщем!

Они вывернули его карманы, на землю упали деньги, ключи, карандаши, записная книжка и жевательная резинка.

Уитлесс в конце концов вышел из себя и крикнул:

— Да не будьте вы дураками!

Они, гнусавя, передразнили его:

— А ты не будь «красным»! Не будь трусом!

— Убирайся, откуда пришел! — заорал один из спортсменов и толкнул Уитлесса. Уитлесс пошатнулся и выронил книги. Его снова толкнули.

— Да, да, убирайся, откуда пришел!

И они со злобным смехом толкали его из стороны в сторону и вертели до тех пор, пока у него не закружилась голова и он не упал. Тогда они навалились на него.

Зрелище было отвратительное. Они ненавидели Уитлесса за его хорошие отметки, больше его ненавидеть было не за что. Ведь в комиксах, которые они читали, умный — всегда злодей. За весь день им не довелось поколотить кого-нибудь по-настоящему, вот они и решили отыграться на Уитлессе.

Ник боялся, как бы Уитлесса не убили; но если позвать на помощь, они и его, Ника, обзовут «красным» и изобьют. Он не мог смотреть, но не мог и не слышать ударов. Ник решил было ускользнуть незаметно, но в этот момент спортсмены чего-то испугались и пустились наутек, и Ник побежал вместе с ними.

Тревога была ложной. Пробежав один квартал, Ник остановился и посмотрел назад. Уитлесс стоял на четвереньках, сплевывая красную слюну. Очков на нем не было, из раны у левого глаза текла кровь. Он сдавленно стонал, стараясь перевести дыхание, казалось, он умирает. Это было еще страшнее, чем плач мексиканского мальчика.

Ник хотел вернуться и помочь Уитлессу, но испугался, что его заметит кто-нибудь из шайки или полицейский, который решит, что это он избил парня.

Постепенно стоны Уитлесса начали утихать, дыхание восстановилось, хотя он еще ползал на четвереньках, нащупывая разбросанные книги, разбитые очки, деньги и другие вещи. Может быть, он уже и не нуждается в помощи? Тем более что из здания библиотеки вышла библиотекарша. Она, конечно, позаботится об Уитлессе. Ник шмыгнул за угол и пошел домой.

Ему почему-то захотелось плакать. Не из-за Уитлесса, нет. Скорее из-за мексиканского мальчика. Его оторванный ноготь казался Нику рыболовным крючком, застрявшим в сердце. И этот крючок теперь Ник не извлечет до самой смерти.

Придя домой, он отказался от обеда и сразу лег в постель. Его мать и сестра забеспокоились, решив, что он измучился, выполняя весь день тяжелую мужскую работу. Мать дала ему две таблетки аспирина, укутала одеялом, поцеловала и пожелала спокойной ночи, хотя было еще светло. А Лаура-Джин сказала, что настроит радио на легкую музыку, чтобы он скорее уснул.

И лишь отец, вернувшись, подозрительно спросил:

— Ну что, Ник, лучше стало после того, как бросил это дело?

Ник покачал головой с видом человека, который слишком устал, чтобы говорить. На самом же деле он был голоден и не мог придумать другого объяснения своему поступку.

— Скверно, — сказал отец. — Возможно, тебе не доведется воевать, но и тогда тебе будет что рассказать своим внукам. Ну что ж, сынок, отоспись, легче станет.

Но спать он не мог. Было жарко, от аспирина он потел, грудь сдавило, словно он вот-вот зарыдает. Его огорчило собственное малодушие. Ника страшили не столько красные, сколько помощники шерифа, спортсмены и те ужасные поступки, которые он совершил под их влиянием. Вот до чего может дойти человек, которому дали оружие. И это значит — называться мужчиной?

Он судорожно вздохнул, повернулся на бок и принялся считать овец. Постепенно овцы превратились в хорошеньких барашков, вбегающих в убойный загон. Один из них повернул голову, и Ник узнал плачущее, искаженное горем лицо мексиканского мальчика.

Ник поднялся и сел. Ему было страшно. По спине забегали мурашки.

Самым трудным для Рамона Арсе было безделье. Весь день он убеждал себя в том, что должен сидеть на месте до наступления темноты. Патрули, проезжавшие в автомобилях и на мотоциклах, по нескольку раз в течение часа напоминали ему об опасности. Любой наблюдательный полицейский мог бы увидеть его голову с расстояния в полмили, если бы Рамон высунулся из сточной трубы (на фоне раскаленного солнцем песка его ничего не стоило заметить), и тогда Рамон сразу же превратился бы в мертвеца.