Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя [= Лужок черного лебедя]

Круто.

Теперь настала очередь мамы.

– Вы не поверите, кого я сегодня встретила у Пенелопы Мелроуз.

– А я совсем забыл. – Папа теперь очень старается быть с мамой вежливым. – Как ты съездила? И кто же это был?

– О, у Пенни прекрасно, как всегда, – но представь себе, там была Ясмина Мортон-Буддит!

– Ясмина Мортон-Буддит? Таких имен не бывает.

– Представь себе, Майкл, ее именно так и зовут. Она была у нас на свадьбе.

– Неужели?

– В студенческие годы мы с Пенни и Ясминой были неразлучны.

– Понимаешь, Джейсон, прекрасный пол охотится стаями. – Папа выразительно кивнул мне.

Я без всякого усилия улыбнулся в ответ.

– Да, папа, – в отличие от неприятного пола, ты хочешь сказать? – спросила Джулия.

Мама не отставала:

– Это Ясмина подарила нам те венецианские бокалы для вина.

– О, эти! С острым дном, которые нельзя поставить на стол? Неужели они все еще собирают пыль у нас на чердаке?

– Я очень удивлена, что ты ее не помнишь. Она такая яркая женщина. Ее муж Берти был полупрофессиональным игроком в гольф.

– Правда? – Папу это впечатлило. – А почему «был»?

– Потому что он перешел в профессионалы и на радостях сбежал с физиотерапевтшей. Прихватив все деньги с семейных счетов. Ясмина, бедняжка, осталась без гроша.

Папа сделал лицо, как у Клинта Иствуда:

– Да что он за мужчина после этого?

– Но для Ясмины это обернулось благом. Она открыла фирму по дизайну интерьеров.

– Рискованная затея. – Папа втянул воздух сквозь зубы.

– Ее первый магазин в Мэйфере имел такой успех, что она открыла второй в Бате, не прошло и года. Ясмина не из тех, кто любит якобы между делом упомянуть знаменитостей из числа своих знакомых, но она работала и для королевской семьи. Сейчас она гостит у Пенни, потому что открывает третий магазин – в Челтнеме. С большим галерейным пространством для выставок. Но она наняла управляющую для магазина, а та в последний момент отказалась.

– Кадры! Это всегда большая проблема. Я как раз вчера говорил Дэнни Лоулору, что…

– И вот Ясмина предложила эту работу мне.

Воцарилось изумленное молчание.

– Мама, это же здорово, просто фантастика! – просияла Джулия.

– Спасибо, милая.

Папа улыбнулся одними губами:

– Безусловно, Хелена, это очень лестное предложение.

– Я полтора года управляла бутиком Фриды Хенбрук в Челси.

– Ты про ту забавную лавчонку, где ты работала после колледжа?

– У мамы потрясающее чувство цвета, текстуры, фактуры и все такое, – объяснила папе Джулия. – И она феноменально умеет обращаться с людьми. Она их обаяет, и они у нее купят что угодно.

– Я этого не отрицаю, помилуйте! – Папа шутливо поднял руки. – Я уверен, что эта Морда-Буден не стала бы…

– Мортон-Буддит. Ясмина Мортон-Буддит.

– …не стала бы говорить об этом, если бы у нее были какие-то сомнения, но…

– Ясмина – предприниматель от Бога. Она очень тщательно относится к подбору персонала.

– И… что же ты ей ответила?

– Она позвонит в понедельник.

На колокольне Святого Гавриила звонари начали еженедельную репетицию.

– Только, Хелена… я надеюсь, это не какая-нибудь финансовая пирамида?

– Это магазин товаров для оформления интерьера, Майкл.

– И ты обсудила с ней условия? Тебе, случайно, не на комиссионной основе будут платить?

– Ясмина платит своим служащим зарплату – точно так же, как сеть супермаркетов «Гринландия». Я думала, ты обрадуешься, что у меня появились перспективы заработка. Тебе больше не надо разоряться на мои прихоти. Я смогу сама их оплачивать.

– Я рад. Честно. Конечно, я рад.

Черные коровы собрались на поле сразу за нашим участком, через забор от альпийской горки.

– Значит, ты будешь каждый день ездить в Челтнем и обратно? Шесть дней в неделю?

– Пять. А как только я найму помощника, будет четыре. Челтнем гораздо ближе Лондона, Оксфорда и всех прочих мест, куда ты вроде бы без проблем добираешься.

– Это значит, что жизнь нашей семьи сильно изменится.

– Она так или иначе изменится. Джулия уезжает в университет. И Джейсон уже далеко не младенец.

Моя семья выбрала этот момент, чтобы посмотреть на меня.

– Мама, я тоже за тебя очень рад.

– Спасибо, малыш.

(Мне тринадцать лет – не многовато ли, чтобы звать меня малышом?)

Джулия не могла успокоиться:

– Ты же согласишься, правда?

– Это очень соблазнительное предложение. – Мама смущенно улыбнулась. – По сравнению с тем, чтобы каждый день сидеть одной взаперти дома, в четырех стенах…

– Взаперти?! – Папа хихикнул, как будто ему было очень смешно. – Поверь мне, ты не знаешь, что такое сидеть в четырех стенах в магазине каждый божий день.

– Там не только магазин, а еще и галерея. Я хотя бы людей буду видеть.

Папа искренне удивился:

– Ты же постоянно общаешься с людьми.

Мама искренне удивилась:

– С кем это?

– Да с десятками людей! С Алисой, например.

– У Алисы свой дом, своя семья и свой бизнес. В Ричмонде. Полдня езды по старой доброй британской железной дороге.

– У нас очень милые соседи.

– Безусловно. Но у меня с ними нет ни капли общего.

– Но… все твои подружки в деревне?

– Майкл, мы сюда приехали вскоре после рождения Джейсона, но мы для них до сих пор городские. О да, они вежливы… в основном. В глаза. Но…

(Я поглядел на свои часы «Касио». Скоро уже идти на встречу с «призраками».)

– Мама права. – Джулия теребила египетское ожерелье с анком, подарок Эвана. – Кейт говорит, если ты не живешь в Лужке Черного Лебедя со времен Войны Алой и Белой розы, то тебя никогда не примут как своего.

Папа надулся, словно ему возражали исключительно из упрямства.

Мама глубоко вздохнула:

– Мне скучно и одиноко. Вот и все.

Коровы свистели хвостами, отгоняя мух, вьющихся вокруг заляпанных навозом задниц.

Кладбища полным-полны разлагающихся трупов, так что, разумеется, там страшно. Немножко. Но что угодно, если думать о нем достаточно долго, становится еще и чем-то другим. Прошлым летом, когда была хорошая погода, я уезжал далеко-далеко, сколько хватало моей карты. Даже до Уинчкума один раз доехал. Если по дороге попадалась норманнская (круглая) или саксонская (островерхая) церковь и никого не было поблизости, я прятал велосипед где-нибудь на задворках и ложился в кладбищенскую траву. Невидимые птицы, изредка цветок в банке из-под варенья. Экскалибура, застрявшего в камне, я не нашел, зато обнаружил надгробие, датированное 1665 годом. 1665-й – год чумы. Это мой рекорд. Могильные камни обычно стираются за пару столетий. Даже смерть вроде как умирает. Самую грустную эпитафию я нашел однажды на кладбище на Бредонском холме. «Ее многочисленные добродетели украсили бы и более долгую жизнь». Похороны – это тоже вопрос моды, как клеш и брюки-дудочки. Мистер Бродвас говорит, что на кладбищах сажают тис, потому что дьявол терпеть не может его запах. Не знаю, верю ли я в это, но планшетки для спиритических сеансов точно работают. Я знаю кучу историй, когда люди получают послание: «С-А-Т-А-Н-А-Т-В-О-Й-П-О-В-Е-Л-И-Т-Е-Л-Ь», стекло разлетается, и приходится посылать за священником. (Однажды дух вселился в Гранта Бёрча и его устами сказал Филипу Фелпсу, что тот умрет 2 августа 1985 года. Теперь Филип Фелпс не ложится спать без Библии под подушкой.)