Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя [= Лужок черного лебедя]

Я пнул камушек на дорожке.

Отодвинулась щеколда, словно выстрел раздался, и дверь открыл старик. Кожа у него была в пятнах, как умирающий банан. Старик был одет в рубаху без воротничка и штаны с подтяжками.

– Добрый день?

– Э… добрый день. – Я хотел сказать «здравствуйте», но Вешатель в последнее время стал цепляться к словам на «з». – Это вы священник?

Старик оглядел сад, словно я мог стоять тут только для отвлечения внимания.

– Нет, я совершенно точно не священник. А что? – (Иностранный акцент, но не французский – более квелый.) – А вы – священник?

Я помотал головой. (Вешатель даже «нет» не пропустил.)

– Мне написал священник. – Я показал ему конверт. – Только он не…

Я не смог выговорить «подписался».

– …не написал свое имя.

– Йа, ага. – Похоже, этот несвященник уже много лет ничему не удивлялся. – Идемте в солярий. Можете снять обувь.

В доме пахло печенкой и землей. Бархатная лестница резала пополам солнечный свет, падающий в прихожую. Синяя гитара лежала на чем-то вроде «турецкого стула». В золотой раме голая женщина в плоскодонке дрейфовала по озеру среди лилий. «Солярий» звучит круто. Планетарий, но для солнца, а не для звезд? Может быть, священник в свободное время занимается астрономией.

Старик предложил мне рожок для обуви. Я не очень хорошо представляю себе, как ими пользуются, поэтому сказал «нет, спасибо» и стащил кроссовки с ног обычным способом.

– Вы дворецкий?

– Дворецкий. Йа, ага. Хорошее описание моих обязанностей в этом доме. Идите за мной, пожалуйста.

Я думал, только архиепископы и поэты достаточно мажористы, чтобы держать дворецких. Видно, священникам они тоже полагаются. Истертые половицы ребрили мои ступни сквозь носки. Коридор вился вокруг скучной гостиной и чистой кухни. С высоких потолков свисали люстры в паутине.

Я чуть не влетел в спину дворецкого.

Он остановился и произнес в узкую дверь:

– Гость.

В солярии не оказалось никаких научных приборов, хотя в световые люки в потолке вполне пролез бы телескоп. В раме большого окна виднелся заросший сад с наперстянками и книпхофиями. Вдоль стен солярия стояли книжные шкафы. Неиспользуемый камин сторожили карликовые деревья в замшелых горшках. От сигаретного дыма все было смазанным, как в телевизоре, когда показывают архивные кадры.

На плетеном троне сидела старая жабообразная дама.

Старая, но величественная, словно шагнула с портрета, – у нее были серебристые волосы и шаль царственного пурпурного цвета. Я решил, что это мать священника. На ней были драгоценные камни размером с «кола-кубики» и «шербетные бомбочки». Ей было лет шестьдесят или семьдесят. Со стариками и маленькими детьми никогда не скажешь. Я обернулся на дворецкого, но тот уже исчез.

Струистые глазные яблоки старой дамы гонялись за словами по страницам книги.

Может, кашлянуть? Нет, это глупо. Она и так знает, что я здесь.

От ее сигареты шла вверх струйка дыма.

Я присел на диван без подлокотников, ожидая, когда она будет готова со мной говорить. Ее книга называлась «Le Grand Meaulnes». Я задумался о том, что значит «Meaulnes», и пожалел, что не говорю по-французски, как Аврил Бредон.

Часы на каминной полке стругали минуты, рассыпая секунды.

Костяшки у старой дамы были ребристые, как «Тоблерон». Время от времени костлявые пальцы смахивали пепел со страницы.

– Мое имя – Ева ван Утрив де Кроммелинк. – Если бы павлин умел разговаривать, у него был бы как раз такой голос. – Можете называть меня «мадам Кроммелинк».

Я решил, что у нее французский акцент, но не был уверен.

– Мои английские друзья – вымирающий вид в эти дни, – они говорят мне: «Ева, в Великобритании твое „мадам“ отдает беретами и луковым супом. Почему не просто „миссис Кроммелинк“?» А я говорю им: «Убирайте себя чертям! Что плохого в беретах и луковом супе? Я мадам или даже madame !» Allons donc [6] Пошли ( фр .). . Уже три часа, и даже немного после, и значит, вы – поэт Элиот Боливар, я полагаю?

– Да. – («Поэт»!) – Очень приятно познакомиться… мадам Кроммиленк?

– Кром-ме-линк.

– Кроммелинк.

– Плохо, но лучше. Вы моложе, чем я полагала. Четырнадцать? Пятнадцать?

Клево, когда тебя принимают за парня постарше.

– Тринадцать.

– Ackkkk , чудесный, мучительный возраст. Ни мальчик, ни подросток. Нетерпение, но и робость. Эмоциональное недержание.

– А священник скоро придет?

– Пардон? – Она подалась вперед. – Что, – (у нее получилось «чито»), – за священник?

– Это дом священника, так? – Я испуганно показал ей свое приглашение. – Так написано у вас на калитке. На главной дороге.

– Ах, – кивнула мадам Кроммелинк. – Дом священника, священник. Вы мизинтерпретировали. Без сомнения, когда-то здесь жил священник. До него – два священника, три священника, много священников, но больше нет.

Костлявой рукой она изобразила, как улетает облачко дыма.

– Англиканская церковь с каждым годом становится все банкротнее и банкротнее, как фирма автомобилей «Бритиш лейланд». Мой отец говорил, католики умеют управлять деловой стороной религии. Католики и мормоны. Плодите и размножайте нам клиентов, велят они своей пастве, или отправитесь в инферно! Но ваша англиканская церковь – нет. И вот вам последствие, эти очаровабельные старые дома священников продаются или сдаются, а священники должны переезжать в маленькие домики. Остается лишь имя «дом священника».

– Но… – Я сглотнул. – Я с января опускаю свои стихи в ваш почтовый ящик. Как же они тогда каждый месяц оказываются в приходском журнале?

– А это, – мадам Кроммелинк так мощно затянулась сигаретой, что та на глазах укоротилась, – не должно быть загадкой для поворотливого мозга. Это я доставляю ваши поэмы настоящему священнику в настоящий дом священника. В безобразное бунгало возле Хэнли-Касла. Я не беру с вас денег за эту услугу. Она есть gratis [7] Бесплатно ( лат .). . Это есть хорошее упражнение для моих неповоротливых костей. Но в оплату я первая читаю ваши стихи.

– Ох. А настоящий священник знает?

– Я также совершаю свои доставки во тьме, анонимно, чтобы меня не задержала жена священника, – о, она во сто раз худше его. Гарпия злобословия. Она попросила разрешения использовать мой сад для своей летней ярмарки Святого Гавриила! Это традиция, говорит мадам священник. Нам нужно место для подвижных игр и для палаток с товарами на продажу. Я говорю ей: «Убирайте себя чертям! Я плачу вам за аренду, не так ли? Что это за божественный Творец, который никак не обойдется без продажи плохого варенья?» – Мадам Кроммелинк облизала губы, похожие на куски дубленой кожи. – Но по крайней мере, ее муж печатает ваши стихи в своем смешном журнальчике. Возможно, это как-то оправдывает его существование. – Она показала на бутылку вина, стоящую на инкрустированном перламутровом столике. – Выпьете немножко?