Александр Трофимов - Необходимей сердца

— Поел? — услышал он бабушку.

— Поел.

— Иди играй.

Он нехотя вышел. В коридоре закрывал соседнюю дверь милиционер Сергей Михайлович. Он ходил к тете Любе в гости. И всегда — днем. Они закрывались на ключ, и Володе очень хотелось знать, о каких тайнах они разговаривают.

— Здорово, пострел.

— Здравствуйте.

Милиционер погладил свои ремни, проверил, все ли на нем застегнуто, и сказал:

— На воздух?

— На воздух.

Во дворе по-прежнему играли ребята. В комнате был приглушенный солнечный свет, а здесь он царил вовсю. Володя подождал мать, но она все не шла. «Непростое это дело — занимать деньги», — решил Володя. И пошел к ребятам. Те играли в настольный теннис. Шарик носился как угорелый.

— Я за кем? — спросил он.

— Твоя очередь прошла.

Он снова занял очередь.

— Какой счет? — поинтересовался Володя и икнул.

— Вечно от тебя луком пахнет, — услышал он в ответ.

Он проглотил слюну и отвернулся. Но икота не проходила. Тогда он постоял минуты две и пошел на школьный двор, где никого не было в это время.

Я не люблю Крым.

Скалы символизируют для меня вечное молчаливое торжество неживого над живым. И своей мертвой красотой как бы спрашивают: а стоит ли дорожить жизнью? Словно сами скалы давно уже ответили на этот вопрос и теперь высокомерно смотрят на тех, кому этот вопрос никогда и не приходил в голову.

Думает ли природа? Когда долго глядишь на море, то чувствуешь — думает. И от этой мысли становится неприятно — что мысль твоя в сравнении с мыслью огромной светлой воды?

В Крыму движения становятся медленнее, кровь течет спокойнее и нет места сильным страстям и долгим размышлениям. Плавный полет величественных бакланов тяжелит подъем сердца. Равнодушное движение крови рождает равнодушие чувств, которое иногда влечет за собой блаженное чувство покоя. Жара высушивает сердце.

Море, пожалуй, единственное, что влечет на юг. Утром, когда солнце еще не показалось из-за гор, но уже светло и со скалы можно глядеть на спокойную синюю гладь, сердце исполняется торжественности, и ты понимаешь, как велика природа и как ничтожен ты сам. А ночью над морем свешиваются звезды, как кисти винограда. Кипарисы раздражают: нет в них ничего торжественного, лишь желание выжить сквозит в их стройности, все силы собирают они, чтобы расти как можно выше, экономя на широте ветвей.

Вечером, когда пляж пустеет, тихо звучит над галькой беззащитная музыка волн. И тогда кажется, что море уже знает ответы на все вопросы, которые ставит перед собой человечество, и подсказывает людям правильные ответы на своем голубом языке, но кто расшифрует его? Волны спокойно бредут к берегу, гипнотизируя повторяющимся ритмом, словно желая усыпить и уже во сне передать сердцу свои думы.

Отчего так печально море вечером? То ли оно прощается с солнцем, то ли не хочет расставаться с людьми, то ли, как ребенок, боится темноты. И тьма, словно не желая мучить море медленным приближением, наступает сразу. Иногда кажется, что она рождается не за горизонтом, а в глубине моря и, мгновенно поднявшись оттуда, заливает берег.

Лежакам, что распростерлись вдоль моря, хочется окунуться в прохладную волну, но они чего-то боятся, и волны своими редкими прикосновениями зовут к себе.

А утром появляются водоросли, словно кто-то всю ночь косил траву под водой и теперь она сушится на берегу, отдавая волшебный йодистый запах сухому крымскому ветерку.

Тихо-тихо вокруг, и если долго смотреть прямо в море с волнореза, то забываешь все на свете, и если спросить у тебя, где ты родился и как тебя зовут, то не сразу ответишь на этот вопрос, море словно высасывает из тебя память, чтобы все знать о тебе. И порой всерьез думаешь, что оно все знает о тебе и обо всех людях. И там, в морской глубине глубин, где никто не бывал, в самой потаенной глубине звучит сердце моря и волны — отголоски его. Что знаем мы о себе, о своем будущем? И когда проникаешься одухотворенностью бесконечной воды, тихо лежащей перед тобой, таким кажется унижающим море жалкий пароходик, проносящий дешевую музыку и веселье к Мисхору, что хочется воскликнуть: потише, море хочет спать, — но кто услышит тебя? И вдруг сама предшествующая твоя жизнь покажется таким же пошлым пароходиком, и станет стыдно, и сильно сожмется сердце, словно желая превратиться в одну точку.

Среди прочих иллюзий — иллюзии отпуска, пожалуй, следует уделить особое место. Уже одно то, что она живет почти целый год, — смешно.

Вначале пляж раздражает обилием людей, но привыкаешь к нему быстро — квартира, где ты снимаешь койку, с раннего утречка наполняется запахами кухни, где отдыхающие уже начали бесконечный процесс готовки, и в такие минуты, когда просыпаешься от звона кастрюль, ложек, ножей, начинает казаться, что люди приехали на юг не к солнцу, не к морю, а лишь затем, чтобы наесться на весь год будущий, за весь год прошедший. И это главное, что занимает их мысли под крымским небом, и понимаешь, как много наследников оставил после себя Гаргантюа.

Самое непотребное на пляже — музыка. Музыка дневная представляется мне всегда желтой. Утренняя — оранжевой. И там, и тут звучит она, чтобы усладить тщеславный слух обладателей японских магнитофонов. Музыки на любой вкус так много, что кажется, будто и она любит загорать и купаться в море.

Когда оказываешься на пляже, лежишь целый день на солнце и чувствуешь, как последние мысли испаряются на этой жаре, поневоле, чтобы не сойти с ума от скуки, начинаешь наблюдать.

Я думаю, что характер человека можно узнавать не только по почерку, но и по походке.

Одна женщина привлекла мое внимание порывистостью движений, той их степенью, когда вначале эта порывистость раздражает, а потом притягивает взгляд. Поневоле любопытство переводило взгляд на мужчину и ребенка, которые были рядом. По нежности, с которой она относилась к большому и маленькому мужчинам, я понял, что передо мной дружная семья. Ребенок удивительно походил на отца. Есть сходство, которое останавливает внимание, — я мог, судя по сыну, — с легкостью представить себе, каким был муж этой женщины в детстве. Вообще порывистость, как я заметил, не обязательно признак нервности натуры.

Мне хотелось познакомиться с семьей, за которой наблюдал уже не один день, но я стеснителен, даже робок, да простят мне эти строки мою нескромность. Но когда встречаешься на пляже каждый день, то со временем начинаешь раскланиваться.

Когда от жары становилось совсем невмоготу, я поднимался и шел в парк. Однажды я побрел куда глаза глядят, лишь бы быть среди этих жалких деревьев, в их скромной тени. Я шел долго и уже начал скучать, но тут услышал голоса. «Откуда?» — с интересом подумал я, всматриваясь в моложавую зелень. Казалось, это птицы, сидящие на ветвях, разговаривали человеческими голосами.