Том Бойл - Айк и Нина

Судя по всему, это его успокоило и, опершись на свой стол, он поведал мне длинный замысловатый пересказ статьи, на которую он натолкнулся в журнале "Нэшнл Джиографик", о египетских пирамидах и о членах похоронной процессии фараона, которые то ли вмиг ослепли, то ли были похоронены вместе с их старейшинами – что-то в этом духе. Я не знал, что мне с этим делать, поэтому я просто напустил на себя задумчивый вид, а когда он закончил, одарил его такой тёплой улыбкой, которая и лед бы растопила.

Айк ответил мне своей улыбкой.

Теперь вы уже, конечно, догадались, в чем именно должны были заключаться мои чрезвычайные полномочия – мне предстояло стать посредником президента в его отношениях с мадам Хрущёвой, его связным, тем, кто будет сглаживать шероховатости, сочинять отмазки – в общем, я должен был стать сутенёром Айка. Вспоминая об этом ныне, я со всей честностью могу заявить, что ни тогда, ни теперь, не испытываю никаких угрызений совести относительно своей роли в этой истории. Отнюдь, я причисляю себя к тем избранным, кому выпал шанс стать очевидцем одной из величайших страстей нашей эпохи, любви, одновременно чистой и греховной, любви, которая, из искры разгоревшись под неусыпными взорами обоих враждующих народов, вспыхнула затем ярким пламенем страстных объятий и жарких лобзаний.

Айк, как я узнал позже, впервые попал в сети обаяния мадам Х. в 1945-м во время своего триумфального визита в Москву после краха Третьего рейха. Шёл последний день его визита, тот знаменательный день, когда Япония вывесила белый флаг и Великая война наконец-то завершилась. По случаю празднования победы, а также в честь Айка и его соратника маршала Жукова, посол Гарриман устроил прием с банкетом в американском посольстве. К скромной свите Айка присоединилась большая группа высокопоставленных советских военных и общественный деятелей и приём скоро вылился в шумное гуляние с песнями, плясками и поздравительными братаниями. Хлопали винные пробки, лилась рекою водка, неистовый гул голосов сотрясал стены посольского фойе. И тут в дверях появилась Нина Хрущёва.

Айк застыл как огорошенный – для него всё стало вдруг неважным – Жуков, Москва, Гарриман, победа в войне и «Песня волжских бурлаков», которая мгновение до этого звенела в его ушах, – остался только образ женщины-мечты у входа, простой, без всяких прикрас, но очень изящной, она была настоящей королевой красоты. Он не знал, что сказать, не знал, кто она была, единственные известные ему русские слова – «здравствуй» и «спасибо» – вертелись на губах будто неуслышанная богом молитва. Он уговорил Гарримана познакомить их, после чего остаток вечера провёл бок о бок с ней – любезный Айк, зачарованно вглядывающийся в тихие глубины её сочных тёмно-карих очей. В переводчике он тогда не нуждался.

Их следующей встречи им доведётся ждать десять долгих лет, во время которых место у кормила власти умершего Сталина займёт Хрущёв, а Айку выпадет, совершив головокружительный взлёт на вершину политического Олимпа, стать тридцать четвертым президентом Соединенных штатов. В продолжение всех этих лет, невзирая на углубление враждебности между их странами, Айк и Нина бережно лелеяли своими скудные воспоминания о друг друге. Айк же до сих пор считал, что ему довелось лицезреть женщину-мечту, вылитую из чаши совершенства, и что никакая иная женщина не могла приблизиться к ней, ни Мэйми, ни Энн Уитмен, ни даже его прежняя зазноба, любящая и искушенная Кэй Саммерсби. Он прошерстил картотеки ЦРУ на предмет этой очаровательной натуры, Нины Петровны, супруги Советского председателя, собрал альбом, который наполнил её фотографиями и газетными вырезками, касающимися путешествий её мужа, а пару раз, презрев все меры предосторожности, он даже сумел пообщаться с ней посредством одного верного секретного агента ЦРУ. В июле 1955-го, остро нуждаясь в мирном сосуществовании, он полетел в Женеву.

Встретившись во второй раз на женевской конференции, Айк и Нина поняли, что то чувство, которое десятью годами ранее родилось в них как слепое безрассудное влечение, ныне выросло в зрелую горячую любовь, которая не увянет в них до самого конца жизни. В свои шестьдесят пять Айк был в самом расцвете сил – осанистый воин-победитель, прозорливый руководитель, мужик, который мог отмахнуться от инфаркта как от насморка. Нина, которая на десять лет моложе его, в расцвете женственности, прелестная, плотно сбитая, с мягкой загадочной улыбкой, блуждающей на изящных губках. Применяя уловку, ставившую в тупик разведслужбы своих стран, им удавалось выкроить то десять минут тут, то пол часа там, несмотря на переговоры, застолья, приемы и бесконечные занудные доклады, им удавалось утолить свое желание и благословить свою любовь навеки.

– Если б вы не увидели меня воочию, вы бы представляли, что это какое-то чудовище ростом метров пять с рогами и хвостом, – заявил Айк на банкете в честь советской делегации, сконцентрировав взгляд молодецких голубых глаз на мадам Хрущёвой. Все как один присутствующие, и советские и американцы, грянули непринужденным хохотом и аплодисментами. Лишь Нина Петровна, первая леди Советского союза, сконфуженно потупила взор в свою котлету по-киевски.

Вот почему когда в сентябре 1959-го гигантский советский ТУ-114 со свистом приземлился на авиабазе Эндрюз, я стоял рядом с моим президентом с комом в горле – ведь лишь я один знал, как много значит для него этот советский визит, лишь я один знал, насколько тонок был волосок, на котором висит судьба мира во всем мире. Я мог лишь гадать, какие мысли роились в голове президента в тот миг, когда шасси огромного блестящего авиалайнера коснулись земли. Возможно, он думал о том, что его возлюбленная забыла его, или что дотошное внимание прессы не даст им с ней урвать несколько драгоценных совместных минут, или что ее муж – этот тараноголовый забияка – разнюхал о их связи и вне себя от ярости в клочья разорвал все мирные планы. Приняв во внимание состояние Айка в тот момент, оценив все практически непреодолимые преграды на его пути, нельзя не понять, почему я называю его одним из самых пылких влюбленных всех времен. Ни Ромео, ни Дуглас Фэрбенкс, не превосходили Айка в этом отношении – даже наивный Эдвард Виндзор не дотягивал до него. Во всяком случае Айк ухватился за предоставленную возможность так же рьяно, как пустынный странник бросается к оазису, – тем же вечером он решил добиться свидания, организатором которого был назначен я.

По окончании церемонии приветствия на авиабазе Эндрюc, во время которой Айк мог лишь обменяться с Хрущёвыми молчаливыми улыбками и рукопожатиями, состоялся официальный государственный банкет в Белом доме. В середине банкета, где в числе приглашенных кроме Айка с женой Мейми и четы Хрущёвых были посол Меньшиков, Крисчен Гертер, Дик Никсон и другие, все дамы удалились в Красную комнату попить кофе. В ходе банкета я сначала сидел за столом рядом с Айком, а потом стал ошиваться в коридоре под дверью Красной комнаты. Прежде, чем дамы удалились, Айк успел поцеловать руку мадам Х. и пару минут оживленно поболтать с ней, однако оба они так тщательно скрывали свои эмоции, что кто-угодно решил бы, что они просто чужие друг другу люди, натянувшие на лица маски вежливости. Одному лишь мне было известно, что это не так.