Алекс Гарридо - Книга Дока [litres]

Просто – что?

То, что проще всего на свете. Я просто буду делать это. Без надежды и без отчаяния. Просто потому что так надо. Буду делать. Вот и всё.

Если бы, буркнул Гайюс. Если бы – всё.

– За нами пришли, – сообщила Ягу, входя в раздевалку, и те, кто вошел вслед за ней, не оставляли сомнений в смысле ее слов.

Доку хватило их скупых движений, чтобы понять – всё всерьез. Своих людей он чувствовал спиной – они все сейчас, так же как он, «снимали мерки» с пришедших, оценивали их потенциал.

«Гости» не удостоили группу интереса – видимо, всю необходимую информацию получили заранее, и это невнимание имело целью простую и надежную демонстрацию превосходства, чтобы деморализовать противника до начала активных действий. И ровный голос того, что был за левым плечом Ягу, тоже демонстрировал превосходство в полной мере. Ровный, властный, на одну сотую снисходительный.

– Только за ним, – пояснил он, едва шевельнув подбородком в сторону объекта задержания. Он не мог видеть, но должен был угадать нехорошую улыбку, озарившую в ответ лицо Ягу.

Док резко вздернул подбородок, отвлекая их взгляды на движение, а кончиками пальцев показал Ягу и всей группе категорическое «нет» и «стой где стоишь», в полной уверенности, что никто за спиной ничего такого не выкинул, что все лица, как положено, выражают сосредоточенное внимание к сообщениям командира группы внутреннего порядка, естественную настороженность и немного удивления.

Их было больше – и даже если бы у них не было простого численного превосходства, они были… другие. Док стал бы связываться с такими только в случае, когда уже нечего терять, не идти же, как баран на бойню. Но, похоже, сейчас и был такой случай, а связываться с ними было всё равно ни к чему. Дернись он только – вся группа ляжет вместе с ним.

– Ладно, – сказал Док, обращаясь к Ягу. – Пришли так пришли. Будем гостеприимными.

«Гости» тем временем распахивали дверцы шкафчиков, вытряхивали на пол сумки, ногами двигали их содержимое, разглядывая его с бесцеремонностью хозяев положения. Док знал, что Енц с трудом удерживается от того, чтобы ринуться к его шкафчику, подхватить падающий на твердые плитки фарфор и хрупкий пластик – как будто девочки в самом деле могли разбиться… Могли.

Док поверил в это, когда увидел, что тот, кто вывернул его сумку, и тот, кто был ближе всех к нему, едва не столкнулись лбами, пытаясь поймать разматывавшийся в падении шарф. Конечно, не столкнулись – слишком хорошо выучены. Конечно, поймали. Док услышал тихий-тихий, длинный-длинный выдох совсем близко. Енц тоже выучен неплохо, напомнил себе Док. И мы еще… посмотрим. А пока…

– Вы в куклы играете, мальчики? – с ласковым удивлением пропела Ягу, которая всё еще стояла у двери, но теперь спокойно улыбалась под направленными под нее дулами. И пропела с выговором таким, как будто до сего момента всю долгую жизнь была черной нянькой на белом Юге. Большой толстой старой черной нянькой.

«Мальчики» не снизошли до ответа – с непроницаемыми лицами отводили с фарфоровых лиц канекалоновые пряди: рыжие, черные, белые, всматривались в кукольные глаза. Как будто необходимо было удостовериться. Как будто проводили опознание. Убедившись, что в их руках те, кто им нужен, кивнули тому, кто вошел за левым плечом Ягу. Да, командир, подумал Док. И что дальше?

Док посмотрел в глаза их командиру, сказал, констатируя:

– У вас заложники.

Их командир смерил взглядом Ягу, чуть шевельнул бровью, взглядом отдал приказ своим людям, и спокойно возразил:

– Нет. Она может идти ко всем.

Ягу встретилась глазами с Доком, и он видел, что она поняла всё правильно, как и группа у него за спиной. «У них заложники». Мадлен, Молли и Зигмунда. Фарфоровые, хрупкие и беспомощные в этом обличье. Хотя… Ну, лучше думать, что беспомощные, лучше не надеяться на чудо. Кому как не Доку понимать, что чудес не бывает. Кому как не Доку знать цену любому чуду: самой качественной подделке под реальность и самой жалкой фальшивке. Всё не так, не тогда, не про то. Всё наоборот. Не совпадает. Не годится. Поэтому – никаких чудес, только мы.

Теперь вся группа была в сборе, у него за спиной – и те, другие, перед ним, и девочки у них в руках.

Поэтому он просто повернулся спиной к ним, посмотрел на своих людей, сложил ладони в успокаивающем жесте (пальцами повторил: «заложники»).

– Я пойду с ними. А вы идите по домам. Если можно. Если нельзя… – он развел руками. – Ничего не поделаешь.

Енц смотрел на него. А Зигмунда в руках «гостей». И Бобби, с трудом разглаживая сморщенное лицо, смотрел на него. А Мадлен… Тир переводил взгляд с него на пучок рыжего канекалона, едва заметно дергал губами. Неужели так и видит в рыжей кукле своего неудавшегося сына? Как так случилось, задал себе риторический вопрос Док, как так вышло, что все породнились и перелюбились со всеми, как это так получилось? И что будет теперь? Вот и посмотрим, вот и узнаем.

Он вернул «гостям» свое внимание, и как раз вовремя, чтобы успеть пронаблюдать нелепое действо.

Откуда ни возьмись появился рулон тонкой алюминиевой фольги – самой обычной, кулинарной. Один из «гостей» отмотал солидный кусок и ловко обернул им куклу с седыми волосами. Обернул, обжал поплотнее – получилось что-то вроде серебряной мумии. Док почувствовал внутри себя как будто запоздалый панический вскрик, беспомощно оборвавшийся, когда слои фольги сомкнулись, не оставив малейшего просвета. Тут же новый лист фольги покрыл Калаверу – короткий шелест, быстрые движения ловких рук, обрывок очень грязного испанского ругательства.

Док спиной почувствовал, как напрягся Тир, когда фольга зашелестела над последней остававшейся на свободе куклой. Но Тир удержался. Рванулась Рыжая. Рванулась, как живая, как ребенок, не разбирая времени и пространства, не соизмеряя сил, не понимая своей хрупкости. Доку показалось, что она впилась зубами в руку державшего ее бойца – где надо вцепилась, расчетливо, так что рука дрогнула, пальцы разжались непроизвольно, и маленькое тело в ворохе оборок вывернулось и полетело – тяжелой головой вниз, на выложенный плиткой пол раздевалки.

Док мог поклясться, что глаза не обманывают его – тренированный видеть то, что видит, и отдавать себе отчет в этом, он видел, как брызнули в стороны осколки пластика, вылетела, завертелась на полу сложносоставная механика разноцветных глаз, всё в одно мгновение, не уследишь, но это было именно так, Док видел.

Одновременно он видел другое: как Рыжая, подобрав юбки, бежит, скользя на гладких плитках, бежит к двери в зал и не может добежать до нее. Как будто дверь находится всё время чуть в стороне, и Рыжая пытается выправить курс, и бежит левее, и снова промахивается, и берет правее, и дверь снова не на оси, и это длится бесконечность, и Док наблюдает и наблюдает, как будто сам за собой – как он всё бежит и бежит за своей надеждой и как всё время промахивается, и снова бежит, и снова немного мимо. Самую малость, самую непреодолимую малость.