Алекс Гарридо - Книга Дока [litres]

Всё же в конце концов они переместились в пирамиду. Ну, просто на всякий случай, объяснила Молли, а Зигмунда Фрейда отрезала: всяких случаев не бывает, но так действительно надежнее. Тем более, многозначительно заметила Мадлен, что время еще не пришло, да и зубочистки не доставили. Товарки слаженным дуэтом шикнули на нее, после чего все трое разбежались: на работу, Док, а как ты думал? Мы ведь живем в реальном мире, а тебе там делать нечего, ты пока тут побудь.

Док вытянулся на диване и закрыл глаза. Делать ему было по большому счету нечего. В реальный мир он и сам не рвался. Для команды сейчас лучше, чтобы всё оставалось как есть, так что Док не собирался возвращаться на базу рассеивать иллюзии, по крайней мере, пока. Ребята надежны, раз он сказал, что вмешиваться не нужно, они не вмешаются. Придется некоторое время побыть в неопределенности, но Доку она уже не казалась такой страшной, как обещают в психологических книжках. Он надеялся, что и ребята привыкли.

Док протянул руку и выдвинул ящик стола. Книжка попалась под пальцы сразу, будто ждала его. Он положил ее на живот, открывать не стал. Может быть, потому, что знал наизусть. Может быть, потому, что хотел иметь свою книжку, где записано все вот так же, но про него. Если бы он стал записывать – с чего бы начал? Так же как, в этой – с «меня зовут…»? Ладно, это придется пропустить. А дальше?

Давайте поговорим о невозможном.

Знаете, есть такие фильмы, в которых человек умер, но не понимает этого. Остается призраком возле тех, кого любит. Любил. Любит.

Цепляется за старое, не может далеко отойти от места своей гибели, от трупа. Мечется между меловым силуэтом на асфальте и любимой женщиной, пугая ее и не давая жить дальше. Пытается защитить – нелепо, бессмысленно. Хочет обнять – и проходит сквозь стены, даже не заметив; а нам, зрителям, раздирая кишки об эти камни, доски, кирпичи, бетон…

Вам , зрителям.

Потому что я не с вами, я по другую сторону экрана.

Это я мечусь между Климпо и всей своей обыденностью, между фактом смерти и жаждой продолжения жизни во всей неизменности, какой ее жаждет счастливое сердце.

Это я умер там.

Я, Док.

Я выпал из потока жизни. Выдрался из него, теряя ошметки кожи на камнях, между которыми проложено его прямое русло. Я прошел сквозь стену и перестал быть с вами. Я призрак. Меня не интересует, что будет дальше. Я хочу, чтобы было, как тогда.

Призрак в кино, допустим, мешает своей возлюбленной продолжить жизнь. А я не даю своему мертвому продолжить свой смертный путь. Погрузиться в смерть. Остаться в покое.

Я не даю ему умереть, потому что чувствую: тогда умру я. И боюсь этого.

Потому что это я умер там, в Климпо, и по какому-то недоразумению – за каким-то чертом – остаюсь здесь. А жить не могу. И боюсь, что так будет теперь всегда, как будто моя жизнь не может закончиться никогда теперь – в точности как призрачное посмертие призрака. Я обречен бесконечно слоняться, то есть медленно-медленно метаться между Климпо и базой, между базой и домом, где красное одеяло огромным пятном на кровати – и я не могу убрать его с глаз долой, потому что призрак не может ничего сделать с материальными предметами.

Я не могу примириться с его смертью, говорит Гайюс. Сильная провокация – сказать мне, что я чего-то не могу. Но недостаточно сильная в этом случае.

Я не хочу примиряться.

Это нежелание гораздо сильнее моего желания доказать, что я могу всё.

Хотя, конечно, меня от этого желания долго и старательно лечили. Мало что может быть опаснее человека, готового на всё, лишь бы доказать, что для него не существует невозможного. Сам же Гайюс лечил. Ну вот, вылечил. Желание доказывать свою неизмеримую крутизну во мне стремится к нулю с той же силой, с какой сам я стремлюсь к Клемсу.

Я слабак. Я сдался без боя. Я не могу взять себя в руки и направиться прямым путем к исцелению. Какое счастье.

Зигмунда Фрейда говорит, что вот так ее мать и зачала ее – отказавшись принять факт смерти своего мужчины. Вот таких чудовищ рождает сон разума. Но мне это не грозит. Впрочем, у меня уже есть три чудовища, разве не так?

– Кто бы спорил, а я не стану, – серьезно ответила Зигмунда Фрейда.

Док взлетел над диваном, перевернулся в воздухе и встал на обе ноги, поймав взлетевшую вместе с ним книжку.

– Черт, черт! Как ты тут оказалась?

– Это мой дом, забыл?

– Но как я…

– Мой дом – мои правила, и по правилам ты не мог услышать, как я пришла. Люди, знаешь, часто не слышат моих шагов.

– А это… Я что, вслух?..

– Да ты тут целое кино показывал, Док. Над тобой облака клубились, а в них и призраки в цепях, и кровавые озера, и я такая… красивая. Так что ты полностью прав насчет чудовищ, более того, ты их заслужил. Ты и сам – то еще чудовище. Ведь это всё правда, то, что ты тут наговорил, хоть в учебник записывай. И за прошлое цепляться нельзя, и без перемен жизни не бывает, и после смерти начинается новая жизнь, и надо дать ей совершаться, причем – обоим, и тому, кто потерял, и тому, кто потерян. Всё так и есть, ты мог бы лекции читать. С демонстрациями.

– Вас нереально де-монстрировать, по-моему, – буркнул Док, хмурясь от смущения.

Зигмунда Фрейда самым неподобающим образом захихикала. А потом вздохнула и добавила:

– Хотя оба ведь оказываются в одинаковом положении. И потерянный, и потерявший. Оба такие, каждый. По разные стороны одной грани.

– Это вот меня и… Я бы, может, справился, если бы точно знал, что он… не хочет со мной остаться. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала Зигмунда Фрейда. – Как не понимать. Даже я хочу. Я хочу остаться с Енцем, и готова бесконечно пытаться удержать ту версию реальности, в которой он не погибает там, в Климпо, вместе со всеми.

Док кивнул.

– Я с тобой. Я не собираюсь сдаваться. Не в этот раз.

Зигмунда Фрейда села рядом с ним на диван и прижалась к его плечу. Док обнял ее.

– У тебя нет такого чувства, что всё это мы уже говорили? Что вообще всё уже было?

– Сто раз.

– Надоело?

– Еще как.

– Может, сделаем что-нибудь по-новому?

– Мы уже делали по-всякому.

– Тогда давай…

– Что?

– Давай просто…

– Ну что?

– Да так, – сказал Док. – Дурацкая мысль.

– Ну, какая?

– Да я сам понимаю, что дурацкая.

– Док, если ты сейчас же не скажешь, я тебя тресну черепом по башке! – Зигмунда Фрейда потянулась к алтарю.

– Да нет, не стоит, правда.

– Я уже замахнулась, – грозно сверкнула глазами Зигмунда Фрейда. – Я серьезно.

– Ладно, я скажу. Всё, всё, опусти руку. Я скажу. Давай…

– Ну?!

– Давай просто не будем ничего делать. Давай просто подождем. Сядь обратно. Я тебе расскажу одну историю. Когда-то давно, когда меня звали… Неважно, знаешь…

– Я знаю, как тебя звали. Я знаю имена всех мертвых, а есть такая история, в которой умер ты, а не он. Рассказывай.