Александр Шакилов - Лишние дни [СИ]

— Я ныряю. Олег, мне на плечи встаёшь. Амбал, а ты на него. Олег, как только я тебя за ногу дёргаю, всплываем. Ясно?

Кивают.

Ныряю.

Открываю карие фотоэлементы: вода мутная, как жизнь слесаря на утро после аванса. А вот и дно — холодное давление — неприятно и выталкивает на поверхность: не минтай, значит, нефиг! Разворачиваюсь, сопротивляясь бредням Архимеда, силу в объём его матери, простите за инцест. Кабана всё нет. Нехорошо опаздывать, не девушка. Да и положенные красавицам полчаса я не осилю.

Наконец-то появляется — воздуха уже не хватает, но я терплю, ведь ещё Амбал, ведь давайте глубину померяем, это не вода, обижено шепчет. А мне хочется дышать, шепчу в ответ, когда я дышу, это моя самая-самая любимая поза. Хрюша на месте — ухо, больно, когти на ходулях надо обрезать! Мелькает тень — Амбалище — мои ноги мягко входят в ил, погрузившись почти до колен. Очень сильно хочется дышать — я никогда не думал, что настолько люблю эти вдохи-выдохи — до умопомрачения и красных пятен перед глазами. Дёргаю Олега за пятку, впиваюсь ногтями, и… — ничего не происходит. Дёргаю сильнее — болт! Мою грудную клетку кто-то вскрыл — патологоанатом? — и беспардонно зашкуривает окровавленные лёгкие.

…а над нами километры воды, а над нами бьют хвостами киты…

Я так вспениваю воду, что, наверное, перебудил всех местных русалок. По крайней мере, та, что дремала у ближайшей коряги, недовольно кривит пухлые губки.

Я обязательно потрогал бы тебя, моя рыбонька, за нежную грудь — я знаю, ты любишь это дело. Да, природа не наделила тебя стройными ножками и тем, что между, зато с лихвой компенсировала свои огрехи, наделив умением творить преизрядный минет. Но сейчас не до жиру.

Подплывает ко мне. Зайка, ты прекрасна, говорю я ей. Изгибы твоего тела разжигают во мне страсть. Нет, это не банальное окисление кислорода, мои чувства к тебе, как шипение влажного карбида. Я хочу тебя, как не хотел никого в жизни, кроме, конечно, той девочки из нашей группы, что спала на соседней кроватке. Но не надо ревновать, милая, это было ещё в детском саду…

Где-то наверху голова Ветала над водой, фокусировка на пузырьки: джакузи, газировка, или проблемы с желудком?

Русалка целует меня в живот и это… — БОЛЬНО!

Я раскачиваюсь и извиваюсь, пытаясь сбросить тяжесть, но Олег отбивает чечётку, перемещаясь по моей спине от плеч до поясницы. Пытаюсь вытащить ноги из ила — получается, но только одну, вторая безнадёжно загрузла — это русалка не хочет отпускать меня. Пузыри вырываются из лёгких, я глотаю воду и, резко подавшись вперёд, чувствую, как чужие стопы соскальзывают с моего многострадального тела.

Рывок — грязь отпускает, я ей больше не нужен — девочка обиделась: слишком старательно вырываюсь, а ведь говорил про любовь, все мужики такие… Пока, рыбонька, дождись меня! — в маске, ластах, акваланге. Ещё чуток — и воздух, судорожный кашель, мат (мой и много) и смех (Амбала и Кабана). Особенно Кабана.

О, это слово «много», раскрывающее, простите за вульгарность, тайную суть и содержание смысла жизни, если словечко это быстро и часто повторять — древняя детская шалость…

Два дня моя месть отдыхала в морозильнике, но абсолютный ноль, как известно, недостижим.

Жёлтый песочек и полуобнажённые тела. Убого, конечно, и не сравнить с Таити и бархатным сезоном на пляжах солнечной Колымы-37, но всё-таки…

Физрук (за глаза Терминатор), в плавках и со свистком на шнурке, щурится, прикладывает ладонь ко лбу — с понтом бдит утопающих, заодно, калибрует размеры буферов подрастающего поколения: ага, у этой, кажись, более всех отросли, и задница ничего так. Вернёмся — в сентябре обязательно покажу, как правильно упражнения на брусьях делать. Главное, чтоб не забеременела после брусьев-то: у малолеток столько энергии, что и сквозь презерватив подхватывают, креветки кривоногие. Примерно так, наверное, размышлял Терминатор.

Рядом на подстилке учительница примостилась. Из молоденьких. Только-только после института. Соломенную шляпку натянула, очочками солнцезащитными глазки горящие припрятала и думает, что никому не заметно её повышенного — минут двадцать уже, не отрываясь, любуется — интереса к шевелящимся шортам Терминатора. А нам-то что? А нам ничего. Пусть себе. Мы ждём, когда очередь нашей десятки на купание-окунание подойдёт. Не бдим, а просто — не девушек ведь, одноклассниц — разглядываем. Поплескался слабый пол и будя — изыди! Наше время пришло плескаться и по-маленькому делать через плавки в якорях и в горошек — нагло, при всём честном педсовете.

Кубарем летим — только брызги в стороны. Бултых! Неторопливо плыву к буйкам и обратно — наслаждаюсь…

По шею в воде стою, фэйс для загару подставляю — спина на поле волдырями подпортилась (сукровица пополам с гноем), а личико под бейсболкой молочней сметаны — нет гармонии в палитре. И вдруг…

Есть такая забава: поднырнув, подгрести к кому-нибудь и сотворить гадость: за нижние конечности схватить да перевернуть и притопить, а главную купальную принадлежность стянуть и на турничке повесить, как скальп бледнолицего, для просушки и вообще.

Вдруг вижу (благо, воду не замутили ещё): Кабан перископы вылупил и ко мне гребёт. Отхожу на пару шагов — он за мной — ихтиандр, блин, недоделанный. Ещё шаг — не отстаёт. Ага, думаю, коварный замысел взлелеял. Ну, ничего, сейчас мы тебя, неразумного, отучим пакостничать.

Олежа уже и ручонки тянет, да не тут-то было. Пресекаю непотребные действия — определяю стопу на его цельно костяную голову: пятка на темечко. Вследствие чего происходит вжатие лица в песок.

Жёлтенький.

Стою, Кабана мордой в дно впечатав, улыбаюсь — моральное удовлетворение, знаете ли. А он, болезный, руками машет, ногами дёргает (разве что пузыри не пускает: через песок не проходят) — видать, что-то ему в этой диспозиции не нравится. Может, он себе субмарину «Курск» напоминает? И потому дискомфорт испытывает?

Странно, да?

Но я же не изверг какой: как только он дёргаться перестал, так сразу и отпустил. Жалко мне что ли? — пусть дышит. Всплыл: морда в песке, воздух глотает. Не пережёвывая. До сих пор, когда вспоминаю, от хохота распирает, и сердце щемит — приятно так, с гордостью едва осознанной. Вот и сейчас тоже…

У меня от гордости за нас аж сердце защемило: дошли всё-таки.

Даже не верится.

Сумки в кусты, рюкзаки в листья — и дружно дымим. Девочки — с фильтром, мальчики — «французские». «Примуа» которые. Мальчики костром и хавкой занимаются, девочки — матриархат, не иначе! — на пляж топают. Под присмотром Хрюши — места здесь дикие.

Костерок потрескивает сухими веточками, язычками пламени облизывается. Алюминиевая кастрюля исполняет роль походного котелка и уже конкретно загримирована копотью: Отелло, блин, тазиков и сковородок. Тут тряпочкой да ёршиком не обойтись — придётся потом рашпилем отдраивать, чтоб хотя бы Майкла Джексона из неё сделать. Иначе маман меня неправильно поймёт — расовая дискриминация, знаете ли.