Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

Кадиш насадил головку кирки на рукоять лопаты, конструкция вышла так себе – странно, что не додумался раньше. Сунув фонарь в рот, он попытался протиснуть лезвие кирки между пластиной и стеной. Хотел, нажимая на рукоять, отжать пластину и аккуратно ее снять. Наконец ему удалось подцепить пластину киркой. Кадиш присел и начал равномерно отжимать ее.

Грохот от упавшей на пол пластины – она наконец поддалась, разлетевшись на куски, – гулко разнесся по гробнице. Казалось, Кадиш сокрушил всю гробницу, и она рухнула к его ногам. Но еще до того, как он отложил кирку, до того, как заглянул в проем – посмотреть, что там внутри, его охватил ужас. Он вспомнил, в чем его обвинял раввин. Раньше раввин обвинял его напрасно, но теперь так оно и случилось: он впервые осквернил могилу.

Проем представлял собой нишу, в ней был деревянный ящик. Что-то он слишком маленький, подумал Кадиш. В такой и останки ребенка не войдут. Он аккуратно вытащил ящик, поставил на пол. Покачал крышку двумя руками и без особого труда снял.

Он нашел, что искал. Перед ним лежал труп, расчлененный. Сверху череп, под ним руки – труп разъяли, а его части разместили, судя по всему, любовно и заботливо. Кадиш вынул череп, взвесил его на руке. Положил на дно брезентовой сумки, потом поднял ящик и, придерживая, как ему и мечталось, края сумки, высыпал в нее кости.

Еще не забрезжил рассвет, а вдоль ограды кладбища Реколета уже шел, расправив плечи и высоко подняв голову, мужчина, за спиной у него висел мешок. Он опирался на посох, постукивал им о тротуар. Если бы кто-то наблюдал за этим человеком с наступления ночи и видел, как он, с трудом передвигая ноги, ковыляет вдоль кладбищенской ограды, наблюдатель нипочем не признал бы в том жалком субъекте нашего друга Кадиша Познаня, который шел пружинистой походкой с мешком за спиной, исполненный гордости – после жизни, полной провалов и неудач, он впервые провернул дельце, которое его вмиг обогатит.

Жена генерала была, что вполне понятно, в недоумении. Каждый вечер она переносила список дел на завтра из ежедневника на листок бумаги. Он легко умещался в самой маленькой из ее сумочек. Было позднее утро, скоро позвонит цветочница. Но это в одиннадцать. В доме была только прислуга, и, доев грейпфрут, генеральша поставила мисочку на листок, чтобы та не запачкала столешницу.

Не выпуская телефонной трубки, она кончиками пальцев подтолкнула мисочку, пока не открылась запись «цветочница». Так оно и есть: больше никто ей звонить не должен. Досадливо выпрямилась и придвинула к себе телефон.

– Вы похитили моего отца? – спросила она.

– Чтобы получить выкуп, – в третий раз объяснил ей Кадиш.

– Вы ничего не перепутали, вы уверены, что не ошиблись?

– Это не розыгрыш, – сказал Кадиш. Он звонил из телефона-автомата неподалеку от синагоги Благоволения. Он понизил голос, говорил грозно, но пронять генеральшу явно не удавалось.

– Я-то подумала, что вы меня разыгрываете, – сказала генеральша. – А вы знаете, что мой отец умер? Умер и похоронен много – уже и не помню сколько – лет назад.

– Кости, – объяснил Кадиш. – Я похитил его кости.

– Вы украли труп моего отца?

– Скелет, – уточнил Кадиш. – У меня его кости.

– Вы забрали их из могилы? – Голос генеральши впервые дрогнул: она явно встревожилась.

– Чтобы получить выкуп, – еще раз объяснил Кадиш. Сейчас важно ей все растолковать, а условия можно обсудить и при встрече. – Если хотите получить их назад…

– Извините, – перебила его генеральша. – Это какой-то кошмар. И по правде говоря, у меня это просто в голове не укладывается.

– Можете мне верить, – сказал Кадиш.

– Извините, но я вам не верю и не намерена верить. Потому что если человек способен так поступить или утверждает, что способен… Впрочем, это легко проверить.

– Проверить? – удивился Кадиш.

– Могилу, – пояснила она. – Вы аккуратнее с тем, что у вас есть – если есть, – а я пошлю кого-нибудь на Реколету.

– И зря.

– Я вам не верю, – сказала генеральша. – Но раз вы знаете номер нашего телефона, все проще простого. Подождите немного, а потом перезвоните.

– Перезвонить? – уже не владея собой, заорал Кадиш. Впрочем, невелика оплошность: генеральша все равно повесила трубку.

Ну пусть кого-то пошлет, дворецкого или водителя, пусть кто-то из челяди смотается туда и проверит. Оно и понятно, как-никак, Кадиш и сам бизнесмен. Когда речь идет о такой сумме, кто б не захотел удостовериться.

В ожидании результатов проверки Кадиш впал в панику. Что, если он вытащил не те кости? Не так прочитал надпись на медной табличке и на прикрепленной болтами к стене красивой алебастровой пластине? Кадишу слышался грохот: вот пластина падает на пол, куски ее разлетаются, ему виделись обломки гипсовых букв. Ему мерещилось, что эти обломки при свете фонаря складываются, как на сцене, в одно за другим имя, только не то, что нужно.

Когда же наконец сложилось то имя, что нужно, Кадиш впал в панику: ему представилось, что кости пропали. Он возвращается в синагогу Благоволения, а костей нет! При этой мысли Кадиша даже прошиб пот. Он пошел, а потом побежал к синагоге. Ворвавшись в молельню, он проскочил мимо скамьи, под которой ночевал, и открыл ковчег. Негромко зазвякали кольца от сорванной Кадишем завесы, парохета. Кадиш сунул руку в ковчег, проверил сумку: кости на месте! Туго стянул горловину мешка, закрыл ковчег и – словно гора свалилась с плеч – медленно вышел из синагоги.

Давайте пожалеем Кадиша. Он не обидится. Недавно он попросил пачку сигарет взаймы в табачном киоске, а киоскер покачал головой, цыкнул, дал Кадишу целый блок и ничего никуда записывать не стал. И подарок, и до свидания, смекнул Кадиш. И отошел, повесив голову, бурча себе под нос bien, bien [53] Хорошо, хорошо ( исп. ). , хотя киоскер даже не спросил его, как дела.

Благодарный за щедрый дар Кадиш направился к реке, к клубу рыбаков. Держа путь через парк, невесть в который раз проверил карманы – опасался потерять телефонный жетон. Так же он пугался, когда ему представлялось, что пропали кости: ведь это означало бы лишиться того, что тебе нужно больше всего на свете! А это же страх, самый что ни на есть настоящий страх, вынужден был – удрученно – признать Кадиш.

Он уже собрался опустить жетон в прорезь телефона-автомата и тут увидел, что к нему идут два солдата. Откуда они узнали? Подойдя поближе, солдаты сбавили шаг, оглядели его с ног до головы – и продолжили путь. Кадиш услышал, что они смеются. Не иначе как над ним.

Паузы между звонками никогда не длились так долго. Кадиш смотрел на воду, ждал, наконец трубку подняла горничная.