Василий Кондратьев - Показания поэтов [Повести, рассказы, эссе, заметки] [litres]

Время идёт, так что пять лет спустя, в совершенно изменившемся городе, в лавке неподалёку от Австрийской площади, где продают всякую эзотерику, мы с Юлей уже наблюдаем за седовласым знатоком, который приподнял очки и придирчиво разглядывает на свет стеклянный шарик для ловли сильфид. Здесь же втридорога идут благовония, амулеты и карты. Их дешевле заказать за границей. Впрочем, теперь по газетам легко связаться с гадалкой, и если очень интересно, можно раздобыть специальную компьютерную программу. Но любителю пока трудно, поскольку русские магазины эзотерики – как и не менее загадочные для нового обывателя сексшопы, – работают на дикаря, а не на доку. Всё же здесь в лавке бывают переиздания Папюса, Шмакова и Успенского с Таро, а также колоды работы художников средней руки: вот Таро Ортеги, «Золотые ступени», «Каменный оракул». Подобные карты хорошо подойдут к будуарной загадочности оккультных занятий, они расцвечены в том милом петербургскому сердцу своей броской красивостью стиле рубежа веков, в котором мы и сейчас предпочитаем представлять себе райскую благодать, шикарные отели и трансатлантические лайнеры. В конце концов, оккультизм – это дело вкуса, причём обязательно скверного, поскольку таков стиль вечной жизни. Она упоительно буржуазна и обрамлена цветами, красавицами, безделушками. Карты представляют собой «оракул гостиной» и должны показывать то же, что телеэкран (собственно, взрывом того спроса, которым они пользуются с 70‐х, Таро обязаны своей роли в одном из бондовских фильмов). Картины Таро должны быть похожи на татуировку, которую человек наносит на воображение. Поэтому по ним можно понять очень многое в популярной образности эпохи. Я видел Таро с инопланетянами, с героями дамских романов и книг Толкиена. По всей видимости, облик карт Таро конца нашего века определяют художники школы Бориса Вальехо или группы Studio : стиль мистических кинотриллеров, цифровой феерии и книг фэнтези. Широкая публика узнает о Таро из романов Пирса Энтони и Роджера Желязны, они аксессуары из лучшей жизни.

Я скажу проще: карты – это приметы жизни. Я пробую их понять по моей собственной эпохе, и в этом смысле Петербург – очень современный город, где люди привыкли жить как бы в кругу руин, среди которых им одиноко и непонятно, к чему всё происходит: один из циничных и бедных уголков мира, убедившегося в своей относительности и случайности. В таком мире нет прежнего будущего, поскольку поиски нового здесь заменил выбор того, маскарад эта жизнь или бордель. Вот отчего Петербург – это отнюдь не «город-музей», а просто большой бордель, в жизни которого все мысли обращаются к лону прошлого (я имею в виду забавное для психоаналитика свойство современного мира жить по вроде бы новым законам, но обращаться к сексуальной атрибутике предыдущей эпохи). В нём всё будто бы проникнуто традиционностью, но это по сути дела – кокетство, виды на будущее. Никаких обычаев в бывшем Ленинграде не может быть, но остаются привычки, и тут уместно подумать о картах, потому что именно эта игра – привычка к тому, что пресловутый бег времени значительно сложнее и богаче, чем кажется.

Карты проще, – и вместе с тем больше, – чем один из символов человеческого существования. Это особая разновидность искусства. Коллекционер знает, что на их картинках остаётся то, что всегда в ходу, и, хотя это не относится к высшим ценностям общества, наиболее замечательные карты могут переиздаваться веками (кстати, я буду рассказывать о старинных колодах, большинство которых можно сегодня отыскать в активной продаже). Как в современной моде, в их облике иногда много тоски по ушедшему, но они умеют играть ностальгией. Словом, карты – это тот же вид памяти, из которого состоит так называемый жизненный багаж.

Я вернусь к ним один, когда ночью кабинет похож на аквариум, прокуренный всей жизнью. Эти карты в полтора, иногда в три раза больше обычных, они ложатся на стол богатым ковром. Можно много рассуждать о картах, но любишь в них прежде всего спектакль: что бы ни означали эти картинки, всё начинается с детской игры в их калейдоскоп и с годами переходит к тому маскараду мыслей наедине, которым тебя вдохновляют искусство и театр. Многие впервые узнают об игре в тарок из пьес Карло Гоцци, и о гадании – из «Волшебной флейты» Моцарта. Но даже если карты тарока не сразу напоминают картины пьесы, их перепутывающиеся на столе рисунки захватывают, как комик-стрип, и учат стародавнему очарованию популярной гравюры – предшественницы живого экрана. Принадлежат ли эти рисунки поп-артисту Ларри Риверсу или викторианскому писателю и иллюстратору Уильяму Теккерею, тароки выражают любовь художника к представлению, к скетчу. Если взять карты, выполненные в модернистской или в попсовой манере, они похожи на те дешёвые книжки-мультики, которые никто не рисует лучше французов. Карты с рисунками в стиле романтической эпохи вызывают в памяти народную сцену фарсов и балагана, театра теней или марионеток, а также кинематический аттракцион – космораму. Однако тароки, картинки которых близки духу XVIII века, уже прямо сопоставляются с большой сценой и с пленительной искусственностью старинного театра, где в одних и тех же масках и декорациях могли возникать и пещера волшебника Зарастро, и озеро феи Морганы, и весёлая свара, и трагическая любовь, и девушка, вышедшая из апельсина…

Можно ли узнать, как произошли карты? Это могло случиться не раз, где и когда угодно. Эта идея могла одинаково оригинально возникнуть в Китае, в Индии или в арабском Средиземноморье: в любой среде, которая убеждена, что жизнью движет сеть совпадений. Китайцы создали Книгу Перемен, индусы внушили европейцам мысль о переселении душ, арабы подарили им алгебру и случай – азарт, то есть «аль-зхар», кости. Во всяком случае, именно бросок костей – самый простой и очевидно древний вид азартной игры, до сих пор символизирующий непредвиденность мира и дерзость нашего выбора. Древние греки приписали изобретение костей Паламеду, одному из героев Троянской войны, от которой благодаря поэзии Гомера и Виргилия многие века отсчитывала родословную своих народов европейская история. По одной гипотезе, карты развились из игры в кости. По другой, их могли изобрести египетские жрецы, пользовавшиеся иероглифами, раввины (поскольку мир каббалы состоит из сочетаний божественных знаков) или каталонские монахи. В общем, карты – это одна из загадок, в меру которых мы судим о жизни, где всякая достоверность восходит к сказке. Например, само возникшее в итальянском языке в XVI веке слово – таро – непонятно, и учёные поиски того, что это значит, показывают только, как разделяют людей совпадения слов. Река По имеет приток под названием Таро и протекает по землям, к которым относятся первые свидетельства об этих картах. Однако в Бирме есть деревня Таро, и озеро Тарок имеется на юго-западе Тибета. В мире, где нет игры, не было бы и игры в карты.